Семейные ценности (СИ)

Откровенно говоря, она не особо надеется на успех сомнительного предприятия — но попробовать стоит. Хотя бы потому, что лучше жалеть о провальной попытке, нежели об упущенной возможности.

Мысленно досчитав до пяти, чтобы выровнять дыхание и очистить разум от лишних мыслей, Аддамс крепко сжимает улику в кулаке и медленно закрывает глаза.

Но попытка оказывается вовсе не провальной. Мощный электрический импульс пронзает позвоночник, заставляя голову резко запрокинуться, а глаза — распахнуться.

— Когда ты расскажешь о нас этой мегере и наконец уйдёшь от неё? — Карла капризно надувает тонкие губы и вальяжно потягивается на смятых простынях в нелепый голубой цветочек.

— Чуть позже, малышка… — Ларри Уилсон сидит к ней спиной, слегка сгорбившись, и глубоко затягивается сигаретой. Горький дым распространяется по комнате плотными клубами. — Она потребует раздел имущества и оттяпает половину дома. Неужели ты до конца жизни хочешь жить в этой квартире? Тут же ни развернуться, ни повернуться.

— Мне плевать на дом, — девушка принимает сидячее положение и подползает к любовнику, сцепляя руки на его шее. — Я просто люблю тебя и хочу быть с тобой…

Видение мгновенно обрывается.

Аддамс не успевает подумать о том, что увидела совершенно бесполезную слащавую картину — виски взрывает такой адской болью, что она невольно задерживает дыхание. И запоздало понимает, что сидит уже не на подлокотнике, а прямо на холодном мраморном полу.

Oh merda. Какого черта вообще происходит?

Уэнсдэй пытается подняться на ноги, вцепившись пальцами в кожаное сиденье дивана, но перед глазами всё вращается — сфокусировать взгляд не представляется возможным. Она снова оседает на пол, безвольно опустив голову. Словно жалкая тряпичная кукла с отрезанными ниточками.

Под носом снова появляется мерзкое ощущение горячей липкости — ярко-багровые капли стекают по подбородку и срываются на джемпер в крупную чёрно-белую клетку. Аддамс машинально пытается утереть кровь с лица, но руки бьёт мелкой лихорадочной дрожью, как при высокой температуре.

Кровотечение никак не прекращается, словно тромбоциты отказываются исполнять свою прямую функцию. Металлический солоноватый вкус заполняет нос и рот, вызывая рефлекторный приступ кашля.

Перед глазами сверкают цветные вспышки, предвещающие скорую потерю сознания.

Oh merda. Трижды. Нет, десятикратно.

Нужно срочно что-то предпринять, пока она не отключилась прямо тут.

Мадлен снова принимается возмущённо толкаться — и это ощущение немного отрезвляет, не позволяя утратить хрупкую связь с реальностью. Уэнсдэй старается дышать ровнее и как можно глубже.

Вдох. Выдох.

Снова вдох. И снова выдох.

Стиснув зубы, она предпринимает вторую попытку подняться. Впивается ногтями в прохладную кожу дивана с такой силой, что белеют костяшки пальцев — и резким рывком выпрямляется. Ноги становятся ватными, но титаническим усилием воли Аддамс удаётся сохранить вертикальное положение.

Ей невыносимо жарко, плотная ткань джемпера липнет ко взмокшей спине, очертания кабинета плывут перед глазами, а вкус крови во рту вызывает нарастающее чувство тошноты.

Но Уэнсдэй лишь сильнее стискивает зубы — до скрежета, до боли — и делает первый осторожный шаг, держась за стену.

Она не особо понимает, что нужно делать в подобной ситуации. В голове стоит туман, боль набатом стучит в висках, а пульс явно зашкаливает за сотню — все эти плачевные факторы нисколько не способствуют умственному процессу.

Практически не отдавая отчёта в собственных действиях, Аддамс медленно движется в сторону уборной. Вероятно, ледяная вода поможет хоть немного прийти в чувство — а потом, если не станет легче, можно будет вызывать скорую.

Но Уэнсдэй чертовски надеется, что до подобных кардинальных мер дело не дойдёт.

Ей непременно станет легче.

Нужно только немного подождать.

В какой-то момент, когда до заветной двери остаётся не больше четырёх шагов, приступ головокружения накатывает с новой силой. Пошатнувшись на ослабевших ногах, она едва не падает, но инстинктивно успевает схватиться за прибитую к стене полочку.

На пол летит несколько предметов.

Кажется, что-то разбивается.

Что именно — понять трудно, перед глазами хаотично пляшут цветные мушки.

Из носа продолжает капать кровь — кажется, джемпер на груди уже насквозь пропитан горячей алой жидкостью. Наплевать. На всё наплевать. Это не так важно. Важно добраться до проклятой уборной. Но совсем незначительное расстояние сейчас подобно марафонской дистанции.

Взгляд становится совсем расфокусированным — как будто перед глазами стремительно вращается калейдоскоп, остановить который Уэнсдэй не в силах. Головная боль усиливается с каждым шагом, словно в черепной коробке медленно раскаляется добела кусок железа.

А вот пинки в животе внезапно… затихают.

И это чувство — вернее, его отсутствие — пугает в стократ сильнее всех прочих.

Oh merda.

Похоже, она совершила ужасающую ошибку.

Похоже, это не закончится так легко.

Похоже, пора кому-то позвонить.

Торпу, Синклер, Шепарду… Кому угодно.