Семейные ценности (СИ)

Торп рвано выдыхает, и его рука рефлекторно ложится на её бедро, медленно скользит снизу вверх, ощущая сквозь лёгкую ткань неестественный холод её кожи.

Короткий взгляд, глаза в глаза — угольно-чёрный обсидиан против насыщенного зелёного бархата — и прохладный воздух в гостиной ощутимо раскаляется.

Уэнсдэй делает ещё один глоток, и ещё одна рубиновая капля срывается с края бокала чуть пониже изящной ключицы. Аккурат в то место, где едва заметно белеет маленький шрам от стрелы, выпущенной им самим двадцать лет назад и обращённой пилигримом вспять — а потом капелька медленно скатывается вниз, скрываясь в декольте шифонового платья.

Ксавье машинально сглатывает, внезапно ощутив сухость во рту. А ещё — бешеное желание припасть губами к мертвецки белой коже, слизнуть языком чертову каплю… Чтобы потом двинуться ещё ниже, заставляя Уэнсдэй извиваться от нетерпения.

Заметив его потемневший от возбуждения взгляд, Аддамс наклоняется и ставит бокал прямо на пол. А затем быстро оглядывается по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей, и усаживается к нему на колени.

Даже не пытаясь совладать с бешено стучащим сердцем, Ксавье резко подаётся вперёд, но её указательный палец с длинным острым ногтем предостерегающе ложится на его губы.

— Не так быстро, — выдыхает она на уровне едва различимого шепота.

В ровных интонациях отчётливо угадываются нотки приказа, отчего его мгновенно бросает в жар. И Торп принимает правила игры — покорно позволяет ей наслаждаться собственной властью, от которой Аддамс неизменно приходит в экстаз. Его взгляд медленно скользит по её обманчиво-хрупкой фигуре, по острым контурам ключиц, по ложбинке между грудей, по тонкой талии, стянутой широким поясом чёрного платья — и взбудораженная фантазия мгновенно подсовывает весьма занимательную идею.

— Прогуляемся наверх? — предлагает Ксавье. От нахлынувшего желания голос звучит немного хрипло.

Она отвечает не сразу. Несколько секунд молча сверлит его тяжёлым взглядом — гипнотизирующим, порабощающим волю… Заставляющим ощутить напряжение во всём теле, и особенно — в брюках, мгновенно ставших чертовски тесными. Не в силах сдерживаться больше ни секунды, Торп нарушает приказ и крепко стискивает её талию широкими ладонями. Острые ногти мстительно сильно впиваются его в плечи, причиняя резкую боль даже сквозь ткань рубашки.

В последние пару лет Аддамс окончательно забросила виолончель и сменила форму ногтей — теперь хрупкие пальчики увенчаны самыми настоящими когтями в несколько сантиметров длиной. Теперь царапины на его спине практически никогда не успевают зажить.

Но Ксавье солгал бы, если бы сказал, что ему это не нравится.

За долгие годы совместной жизни её маниакальная страсть к садизму невольно передалась и ему. А может, это было всегда — существовало где-то в самых тёмных глубинах души, которые Уэнсдэй безжалостно вытащила наружу. Да, вероятно, это правда. Будь он нормальным, не смог бы просуществовать и года в её крайне враждебной атмосфере.

— Пойдём наверх, — наконец кивает Аддамс и поднимается с его колен.

Она первой проходит к широкой лестнице, застеленной мягким чёрным ковролином, подозрительно напоминающим обивку гроба. Ксавье движется следом, словно прикованный к ней невидимой несокрушимой цепью.

Проклятое тонкое платье струится при каждом её шаге, демонстрируя каждый соблазнительный изгиб точёной фигуры — и у него невольно перехватывает дыхание от этого пленительного зрелища. Протянув руку вперёд, он проводит пальцами по её спине, очерчивая контуры выступающих позвонков. Уэнсдэй едва заметно вздрагивает, сильнее сжимает перила и замедляет шаг.

А когда они добираются до верхней ступеньки, Аддамс и вовсе останавливается. А потом слегка подаётся назад, прижимаясь к нему спиной. Его самообладание окончательно рассыпается на осколки — Ксавье резко наматывает на кулак обе длинные косы и тянет назад, принуждая её запрокинуть голову. Свободная рука ложится на талию, затем скользит выше, собственнически сжимая грудь.

Торп чувствует, как совершенное тело в его объятиях напрягается, словно натянутая гитарная струна — и это ощущение напрочь отшибает последние мозги.

— Лучше не дразни меня, или я трахну тебя прямо здесь, — шипит он и наклоняется ниже, впиваясь зубами в шею.

На мертвецки бледной коже тут же расцветает красноватая отметина. Крошечный знак обладания. Тяжёлый аромат парфюма дурманит разум, уничтожая прочие мысли, за исключением главной — сокрушительного желания пошире раздвинуть стройные ноги и войти в неё одним движением сразу на всю длину. Чтобы ледяная маска равнодушия слетела с её безупречно красивого личика, уступив место исступленному наслаждению.

Уэнсдэй хранит непроницаемое молчание, но вишневые губы слегка приоткрываются в предвкушении, и у неё вырывается судорожный вздох. Это становится последней каплей.

Напряжение в паху достигает апогея, а сердце отчаянно бьётся в клетке из ребер, разгоняя по артериям адреналин.