Семейный Альбом

… как-то (мне было пятнадцать), вытаскивая обделавшегося деда из кровати (от изгаженной простыни пахнуло тошнотворно) и перетаскивая его на специальный стул с отверстием, мыть – я вдруг резко ударил его по лицу. Дед (уже ничего не понимающий, но почувствовавший боль и обиду), заохал и мелко затрясся... А я застыл, понимая, что только что сделал что-то настолько не то, что забыть об этом не смогу никогда, и вообще мне за это, рано или поздно, что-нибудь - да будет.

(и через несколько лет, в армии, отирая кровь с разбитой рожи – результат мультикультурного общения с кавказским землячеством – я так и думал: «Ну вот, например!» - или, потом, еще… ну, неважно).

однажды, он начал задыхаться и трястись; мы с отцом отнесли его в ванную и пустили теплую воду – там, через пару часов агонии, он и умер.

Мария Семеновна Фрейдзон.

к сожалению, про бабушку я знаю немного – хотя, пожалуй, в раннем детстве именно бабушка занималась мною больше всего… Но умерла она, когда я еще был мал, и не понимал, что разговаривать со стариками может быть интересно…

Родом она была из белорусского Витебска, и о ее тамошней жизни мне неизвестно ничего. Осталась лишь фотографии в семейном альбоме – видимо, моих прадедов.

 

* * *

Пару раз в Москву приезжала витебская родня: дядя Валя - отличный такой дядька, шустрый, простодушный и приятно провинциальный, любитель все чинить и налаживать – с дочкою Ритой.

... во второй их приезд, Рита оказалась моим несчастьем на целую неделю, поскольку мне было велено повсюду ее сопровождать, и вообще, «показать Москву» - и я бегал вместе с нею из ГУМа в

ЦУМ, и по всем прочим местам, где могли «выкинуть дефицит» – Рите были необходимы сапоги.

на выходные, Рита согласилась прогуляться «просто так», и я, из шестнадцатилетней романтичности, повел ее в одно из любимых мест - на кладбище Донского монастыря… в обращенном на меня

волооком взоре явно читалось: «Ну ты чо-о-о - совсем дурак, да-а-а-а?»

… последний раз Рита присылала маме открытку откуда-то из Израиля, где и обосновалась.

* * *

итак, в юности бабушка была очень красива. Этим она, видимо, и привлекла деда – большого ценителя женской стати. Приехав в Москву, наверное, для обучения, она встретилась его – и, так ничему и не обучившись, осталась с ним, на всю жизнь, домохозяйкой - вырастила двоих детей и внука -

дед с бабушкой (справа) с сыном Валентином

и среди ее домашней стряпни, приветом из Витебска, случались блюда типа – фаршмак…

(но и только. И я был очень удивлен, лет в тринадцать, сообразив, что фамилия «Фрейдзон» это какая-то нерусская, что ли?)

… и даже в старости в ней сохранялась эта кроткая величественность, слепок внутреннего покоя, стоило стать вот так вот, неподвижно... Пусть, поза, но – взятая без напряжения.

* * *

«Жорж! Жорж! Повернись на другой бок, ты – храпишь!» – это единственная ее фраза, которую мне удалось выудить из памяти, не очень-то много, правда?

от бабушки у меня не осталось слов - я помню ее тихий голос, и только. Иногда у меня даже мелькала догадка – а не была ли бабка, часом, глуповата? Ее словесная невыраженность могла иметь под собою и такую причину… Но потом мне подумалось, что это и неважно – ведь, есть, конечно, разные определения «женского ума»… но дети всем этим как-то не интересуются. Запомнилось другое: ощущение нежности и заботы, которые я принимал, как разумеющиеся, и потому недостаточно ценил –

как, скажем, глупо радоваться солнцу, живя в тропическом климате.

за всю жизнь, я никогда не слышал в ее голосе ноток раздражения.

* * *

ах да, помню еще одну фразу:

«Мишенька, не мог бы ты позвонить маме на работу, а то мне что-то нездоровится…»

(и даже утром того дня, преодолевая сильную боль в желудке, приготовила мне завтрак, покормила с ложки утерявшего уже от старости рассудок деда – и только потом прилегла – а я, понимая уже - сидел в углу, уткнувшись в книжку, и делал вид, что все в порядке)

- к вечеру скорая увезла ее в больницу, где она и умерла – без единого слова жалобы – и больше я ее не видел.

ведь, разве, это холодное белое насурьмяненное лицо, и ледяной лоб, который, скрывая опаску и отвращение, надо зачем-то поцеловать – разве имеет хоть какое отношение к…

* * *

не пришедшиеся к тексту фотографии, которые, все же, жаль упускать:

Татьяна Георгиевна Шараева