Семейный архив

Туча к туче, черная, как вакса,

Гром гремит, вселяя страх: молчи!

Небосвод пригнулся и напрягся,

Хлещут воздух молнии-бичи...

Плыли тучи и дожди стучали,

А теперь иная полоса.

Если мы устали от печали,

Душу просветляют небеса...

В Алма-Ату приехал на несколько дней Жаик Кагенович Бектуров — когда-то мы работали в Карагандинском отделении Союза писателей, я писал «Кто, если не ты?..», он — мемуарный роман о лагерях... И вот теперь этот роман под названием «Клеймо» затребовал казахский журнал «Жулдыз», намереваясь печатать... Бектурову было уже хорошо за семьдесят, он приехал в Алма-Ату после больницы, в которой отлежал четыре месяца, но в глазах его, успевших порядком потускнеть, как сквозь туман просвечивали горячие, счастливые огоньки...

А в Джезказгане — Юрий Грунин, попавший в немецкий плен в 18 лет, освобожденный англичанами, не оставшийся, поддавшись уговорам, на Западе, вернувшийся на родину, где получил свои десять лет... Он прислал мне вышедший в Москве сборник «Средь других имен», где между стихов репрессированных поэтов — Павла Васильева, Варлама Шаламова, Анатолия Жигулина, Николая Заболоцкого, Александра Чижевского, Юрия Домбровского — были и его стихи. «Юрию Герту в день его шестидесятилетия. Вспоминай иногда обо мне! Твой меньшой семидесятилетний собрат Юрий Грунин. 7 февраля 1991 года. Джезказган» — значилось на титульной странице.

ОДНОНАРНИКУ

Попраны и совесть, и свобода.

Нас загнали в беспредельный мрак.

Ты сегодня «сын врага народа»,

Я из плена, то есть тоже враг.

Я не знал того, что нас так много

И что здесь хоронят без гробов.

Я не знал, как широка дорога

В этот мир голодных и рабов.

Много нас, усталых, но упрямых.

Много нас, растоптанных в пыли.

Жизнь есть жизнь, мой друг Камил Икрамов.

Лагеря Сибири — соль земли.

1947 год

ДЕНЬ ПОХОРОН СТАЛИНА

Над городом воют сирены.

Над городом стелется дым.

Устав от работы, смиренно

Под стражей без шапок стоим.

Застыла в молчании вечность.

Молчит напряженно конвой.

И холодно, в общем, конечно,

С остриженною головой.

Все, кроме сирен, замолчало.

Молчит в автоматах свинец.

А завтра — все снова сначала?

А где же какой-то конец?

Над городом — в трауре флаги.

В душе — ни слезы, ни огня.

Молчит затаившийся лагерь

В преддверии нового дня.

1953 год.

Наум Коржавин приехал из Америки — «в отпуск»! И выступает в Москве, читает стихи! В «Библиотечке «Огонька» вышла его книжка — вторая в России после 1963 года, подаренной нам с Аней еще Караганде! 25 лет назад!.. И мы едем в Москву, чтобы повидаться Наумом, достаем билеты в Дом архитектора, где он выступает, забираемся на сцену, подходим к нему — удивление, объятия, все как будто было недавно, чуть ли не вчера!

Руфь Тамарина, сокровенный наш друг, принимается за мемуары которые решила назвать «Щепка в потоке»... Мы с Аней спорим нею: какая же она «щепка»? Нет, нет... «Лес рубят — щепки летят»... Не щепки — головы, жизни летели... — «Нет, — возражает она, щепки... Да, именно — щепки...»

О Господи!.. Замордованная, изувеченная страна... И вдруг — демократия, гласность, свобода... Горбачев возвращает Сахарова в Москву... Галич поет по радио... В Москве идет Съезд Советов, транслируемый телевидением на всю страну... Да, Карабах... Да, Сумгаит... Да, Тбилиси... Тут много темного, неясного... Но идет борьба, борьба в открытую, и надо поддержать новые, свежие силы, поддержать Горбачева, несмотря на его недостатки, срывы, вроде того, что произошло у него на Съезде с Сахаровым...