Семейный архив

Потом шли примеры из школьной жизни, речь шла о пассивности общественных вопросах, о пошлых вкусах, обывательщине, взаимоотношениях между... Говорили, что читал я потрясающе плохо, монотонно, еле слышно, и однако сам стиль доклада вывез. Тишина был полнейшая. Слушали. Там, где нужно, смеялись. А мне казалось, страшно ору и читаю замечательно. Правда, глотка у меня пересохла, но я «был спокоен, как пульс покойника».

Кончил.

— Записки! — объявил Ефимов.

Одна за другой начали шлепаться на стол свернутые в трубочку бумажки. Воронель решает отвечать первым. Берет пачку записок об оперетте.

— Вот здесь какое-то узколобое толстозадие заявляет... Может уходить и не слушать, если оно не способно понять...

Подбегает Галя, сует записку: «Сашка, так отвечать нельзя!» Но что мне-то делать с этой запиской, вложенной мне в руку, и с Сашкой?.. Наконец, он кончает. Я встаю и отвечаю сразу, без подготовки на 5-6 записок: «Почему, отрицая оперетту, вы написали«Дядю Сэма»?..», «Что такое любовь?», «О чем вы мечтаете?», «В чем культура советского юноши?»... Встает какой-то парень в очках.

Говорит пошлости о том, что в оперетте публика отдыхает. «Мы должны построить на основе Кальмана свое...» Ему хлопают, хотя как это следует понимать — «на основе Кальмана»... Одна из записок: «Не ошибусь, если выражу мнение всех присутствующих: ваш доклад — пощечина общественному вкусу. Побольше таких докладов, товарищи!» А одна записка: «Не вам осмеивать композитаров!»Так и написано — через «а». Прочитав чью-то записку, отвечаю в таком стиле: «В оперетту ходят смотреть на то, что скрывается под слишком короткими юбочками!» На сцену мчится директор. В зале гул. Шурка еще более резок и груб... Директор кричит ему: «Опозорил школу!» И — уже с трибуны: «Герт правильно сказал — оперетта должна быть создана нами!...»

Еще десяток записок. Директор требует: хватит!

Кончаем. Венка Ефимов объявляет перерыв на три минуты: «Записывайтесь в прения по докладу!»

Началось.

Вышел Шомин. Косой пробор и сверк в глазах. Ай да Шомин!.. Он говорит о сугубо положительном, опираясь на литпримеры, плюет на реальную жизнь и утверждает, что ничего такого, о чем сказано в докладе, на самом деле не существует. Ему хлопают. Шомин кончает призывом искать мудрость жизни в 20-ти «Правилах поведения для учащихся».

— Порет пошлость! — ругаюсь я.

— И такую сухую! — поддерживает присевший к столу Кортиков.

К трибуне подходит Галя Макашова. Бурно дышит. Мне: «Буду говорить о Шомине!..»

Потом — Аня Павловская. Потом — Кузнецова, Мочалин — против нас. В том смысле, что вокруг нет ничего плохого, и вообще... Выступает пославшая записку о «пощечине» — студентка пединститута Сарычева. Любит Маяковского...

Директор прекращает прения. Очень неприятно, что мы дошли до грубых выражений. Утешает одно: все сказанное — правда. Потом думаем, сбившись в кружок — человек 10 из Ленинской, из нашей, откуда-то еще: что же дальше?..

До 2-х часов ночи бродим по улицам с еще одним дельным парнем из Калининской, Цейтлиным, он любит Маяковского, ругает меня читку и хвалит доклад. Я же, в общем, доволен. «Дали по мозгам»

А сегодня иду — слышу: две девицы, одна рассказывает другой: «Мальчишки говорят о «Филатовщине». Это в «Молодой гвардии есть такая мещанка Валя Филатова...» Больше ничего, проходя мимо я не расслышал. Но главное — говорят!

18 марта. Вернулся из тюрьмы Виктор Александрович, муж тети Муси, дряхлый и страшный. У него было пять лет — кажется, за растрату, до того он работал бухгалтером. Его актировали по здоровью. Но дело не только в этом: он алкоголик, с ним тетя Муся мается всю жизнь. А прогнать не может: стар, куда ему деваться?.. Но главно как ни странно, она его — любит...

21 марта. Галя смеется вызывающе: «Что, вам не смешно?.. Ну пускай. А вот мне смешно — и я смеюсь!...» И вместе с тем — спрашивает глазами: «Не глупо ли, что я над этим смеюсь?»

Она увлекалась геологией на Урале, имела большую коллекцию горных пород. Ходит на лыжах, катается на коньках, занимается легкой атлетикой. Хотя читала, как не хочется это говорить, не весьма много дельного. Но умна и меня боится. Морда у меня, видно, всегда идиотски глубокомысленно-серьезная. Скучен я. «Слушай, давай без провожаний», — сказала она мне, когда мы однажды вышли от Гришки. У Воронеля она сразу почувствовала истинную атмосферу: «Сморят, как на породистую английскую лошадь».

Год назад у нее умер отец. Живет с матерью, в общежитии мединститута, мать — библиотекарь. Видимо, дочка Вандербильдта обладает большим количеством долларов, чем Галя.

25 марта. Мы решили в дополнение к докладу издать журнал. Пускай в нем продолжится дискуссия. Приходили Галя и Аня, принесли кое-какие материалы для журнала, завтра он должен быть напечатан, Это журнал против «филатовщины».