Семейный круг

Они просидели в кафе больше часа и, умиротворенные близостью стольких юных существ, пошли домой по улице Огюста Конта. Стемнело, на небе сверкали звезды. Менико, держа Денизу под руку, стал перечислять созвездия:

— Большая Медведица, Малая — это вы знаете. Неподалеку от Полярной звезды — Лебедь, Дельфин. Ниже — Орион. Как где? Вот видите там — большой ромб? Не видите? Ну как же, вот он, такой удлиненный, на небольшой диагонали — три звезды. А вот это туманное сияние — это Плеяды.

Чтобы лучше видеть, Дениза оперлась на его руку и запрокинула голову.

— Скажите, Менико, а как вы объясняете эту чудесную гармонию, это спокойное движение, словом, все это? — спросила Дениза.

— Почему «чудесную», Дениза? В этой гармонии нет ничего чудесного. Такова она есть, вот и все. Придется вас приобщить к спинозизму. Осторожнее! Смотрите под ноги, не оступитесь. А то не проникнете в тайны Вселенной. Слушайте: во Вселенной есть начала благотворные, гармоничные — например, небо, музыка, женщины, вроде вас; и есть начала вредоносные, разрушительные — например, болезни, бездарная проза, войны… Зачем же обращать внимание на одни, а не на другие? Слово «гармония» имеет смысл только для человека, но никак не для Бога. Восторгаться тем, что Бог придал Вселенной определенный порядок, говорить, что гармония миров приятна Богу, — это значит приписывать ему ограниченный ум, для которого простое понятнее, чем сложное. Теперь мысли под стать человеку, а не творцу. Для Бога, если он совершенен, диссонанс не может быть менее гармоничным, чем самое чистое сочетание звуков… Все существующее — и зло и добро — в Боге, как то доказано в «Этике», часть первая, тезис пятнадцатый, или тринадцатый, сейчас не помню.

— А сами вы спинозист, Менико?

— Иногда.

Вечер был так хорош, что они миновали пансион и прогуляли до самого обеда. Дениза с удовольствием опиралась на его руку с выступающими крепкими мускулами. К семи часам они возвратились домой. У подъезда она сказала:

— Почему у вас всегда такой насмешливый тон? Это как-то смущает, сковывает меня.

— Не будь я насмешливым, я сказал бы, что люблю вас. Но слово это недостаточно определенное, и получилась бы страшная неразбериха… А тогда что?

За столом госпожа Вижоля разъясняла румынам и канадцам политику французского правительства. После обеда Менико и Дениза пошли в ее комнату. Менико опустился в большое кожаное кресло у камина и закурил. Дениза села на локотник. Немного погодя он взял ее руку; она не отняла ее, и они сидели так, не говоря ни слова, устремив взгляд на раскаленные ядра кокса, которые сначала были ярко-красными, а постепенно стали покрываться черными прожилками. К полуночи огни погасли. Они не проронили ни слова, Дениза осторожно высвободила свою руку из руки Менико, улыбнулась ему, отворила дверь, и он ушел, так ничего и не сказав.

IV

В феврале 1921 года госпожа Эрпен вышла замуж за доктора Герена. Она возвестила об этом очень ласковым письмом. Она сообщала Денизе о «всех вопросах, связанных с наследством и оформленных мэтром Пельто», говорила о том, как она счастлива, прибавила подобающую меланхолическую фразу о «дорогом Луи» и заканчивала так:

«Видишь, я с тобой вполне откровенна, потому что считаю тебя не только горячо любимой дочерью, но и своим лучшим другом. Жорж вполне разделяет мои чувства, он поручил сказать тебе, что твои переживания ему вполне понятны и что он приложит все усилия, чтобы убедить тебя, что он входит в нашу семью с единственным намерением вам помогать и любить вас…»

В заключение она настоятельно просила Денизу присутствовать на свадьбе и тем самым доказать пон-де-лэрцам, что семья сплочена по-прежнему.

«Обряд станет гораздо трогательнее, если вы — все три — будете присутствовать».

Слово «трогательнее» привело Денизу в негодование; она вежливо, но решительно отклонила просьбу матери. Сюзанна за несколько дней до свадьбы уехала в Англию, где нашла себе место без жалованья, за кров и стол. Одна только Шарлотта поддалась уговорам. Церемония состоялась в интимной обстановке и прошла безукоризненно. Отец Турнемин предварительно провел с госпожой Эрпен и «женихом» долгую и весьма ученую беседу; во время обряда он сыграл на органе хорал Франка, токкату Баха, а к выходу молодоженов из храма — даже сымпровизировал трогательную пьесу, которую продолжал играть, уже для себя, еще долго после того, как церковь опустела. Шаферами были префект департамента Эры и Ашиль Кенэ.

После отказа старшей дочери в письмах госпожи Герен зазвучали горькие нотки, но жалобы неизменно перемежались чувствительными излияниями. Она не могла допустить, что Дениза решила никогда больше не возвращаться в Пон-де-Лэр.