Семейный круг

«Мыслимо ли такое безразличие к родной матери, и как ты сама миришься с ним?.. Можешь приезжать, когда тебе вздумается, жить здесь месяцы и годы, ты найдешь меня все такой же, но, в отличие от совы из басни,[29] я вижу своих птенцов такими, какие они есть в действительности. Мне кажется, что ты не особенно счастлива и не особенно довольна своей жизнью, но ты сама выбрала то, что тебе было по душе; придет день, и ты поймешь, что ничто не в силах заменить кровные узы».

Далее шли жалобы на денежные затруднения. Надвигался кризис. Франк обесценивался.

«Но жизнь не затихает, напротив. Несмотря на застой, я заново обставляю свою комнату. Этим уже давно следовало заняться, Жорж находит, что обстановка у меня унылая. Мебель я обобью светлым кретоном, он теперь в моде. Один из приятелей Жоржа помог мне подыскать прелестный узор, и материя обойдется недорого».

В конце учебного года друзья отлично сдали экзамены. Менико блестяще выдержал испытание на степень лиценциата и уехал работать в горы. Жак Пельто и Эдмон Ольман получили дипломы правоведов. Дениза, тоже удостоенная степени лиценциата (несмотря на посредственный перевод с латинского); решила отправиться в Англию, навестить Сюзанну, а с сентября заняться в Лондоне английским с тем, чтобы получить соответствующий диплом. Жак собирался провести август с семьей на берегу моря, а потом приехать к ней. К концу года они стали ссориться реже, но едва только он вернулся в Пон-де-Лэр, как в его письмах к Денизе стали проскальзывать какие-то недомолвки. Он сомневался, удастся ли ему продлить каникулы еще на месяц, упоминал о «затруднениях материального порядка». Наконец выяснилась истинная, более серьезная причина.

«Я должен сообщить тебе, Дениза, нечто неприятное или, по крайней мере, такое, что тебе покажется неприятным. Но всегда предпочтительнее ясность. Отец настаивает, чтобы я принял то или иное решение, и притом немедленно. Он вызвал меня к себе в контору и сказал: „Дитя мое, я чувствую, что состарился и устал. Мне надо знать определенно — хочешь ты быть моим преемником или нет, ибо в отрицательном случае я подыщу для твоей сестры такого мужа, который сможет заменить меня. Конечно, я всегда мечтал, что преемником станет мой сын; не будь у меня сына или откажись он, я предпочел бы, чтобы дело принял мой зять, а не кто-либо чужой“. Представляю себе сейчас, Дениза: ты смеешься, или плачешь… или и то и другое вместе. Вся эта торжественность в вопросе о наследовании нотариусу должна казаться тебе нелепостью. Но ведь вся жизнь и состоит из таких забавных эпизодов. Предположим, что я откажусь. Что мне тогда делать? Наняться в секретари к какому-нибудь адвокату? Надо его еще найти. Предположим, однако, что эта задача решена. А потом что? Какая меня ждет карьера? Адвокатура? Но есть ли у меня соответствующий талант? У меня, правда, голова на плечах, зато ни малейшего красноречия. Политика? Но обладаю ли я определенными убеждениями? Ты сама знаешь, их у меня нет; ты не раз упрекала меня в скептицизме. Наука? Это бредни неопытного, ребяческого воображения: я отлично понимаю, что такое наука, но ничего не изобретаю и никогда не изобрету. Итак? Прозябать ли нам с тобой в Париже — среди той посредственности, которую ты вскоре возненавидишь, — в то время как нам предоставляется возможность занять в приятном городке господствующее положение наряду с пятью-шестью другими семьями? Слово „приятный“ приводит тебя в исступление. Ты ненавидишь, Дениза, этот городок, но права ли ты? Тебе трудно жилось здесь с матерью? Это верно, но, когда мы поженимся, положение в корне изменится. У нас будет свой очаг, и, если нам не захочется, мы можем никого не принимать. Мы сами образуем семью и изберем такой уклад, какой нам нравится. Уверяю тебя, что, вернувшись в Пон-де-Лэр, я прямо-таки удивлен и очарован тем, какие здесь хорошие люди. Во времена Бальзака провинция, пожалуй, действительно была каким-то особым миром, но теперь это не так. Женщины, живущие здесь, читают те же книги, смотрят те же пьесы, слушают те же концерты, что и парижанки. Ты презираешь мещанский снобизм, но презрение к провинциальной жизни — снобизм еще более вульгарный. „Пусть так, скажешь ты, — но меня страшат мать и отчим“. Ну так послушай же. Я и с ними повидался. Ты даже представить себе не можешь, как сердечно они о тебе отзываются. Не забывай, что Жорж Герен человек далеко не заурядный, намного превосходящий твою мать, прямодушный, со всеми обходительный. Так как же, Дениза? Решение в твоих руках. Если ты потребуешь, я брошу все это с тем, чтобы начать в Париже борьбу, заранее обреченную на неудачу. Однако вряд ли мне удастся заглушить в себе мысль, что раз ты так непреклонна, значит, ты не очень-то меня любишь».