Семейный круг

— Вот поэтому я и поеду только вечером. А на твоем именном обеде я буду.

Мари-Лора насупилась.

— Вечером я тоже буду именинницей, — заметила она.

Потом она крикнула брату:

— Пат, когда вымоешься — возьми велосипед, прокатимся до конца аллеи.

И ушла, не взглянув на мать.

День прошел тягостно. Дети куда-то исчезли и явились только к чаю. Эдмон был бледен, молчалив и открывал рот только для того, чтобы пожаловаться, что его опять «схватило». Последнее время он считал себя больным, упоминал об аневризме, о грудной жабе. Врачи говорили, что сердце у него в порядке, а явления, на которые он жалуется, — нервного происхождения. Шмиты и Лотри приехали вместе в седьмом часу; они сразу же поняли, что попали в напряженную обстановку и что надо вести себя очень осторожно. Вскоре дети пришли, чтобы попрощаться перед сном. Дениза была с ними ласковее обычного, зато они еле поцеловали ее, а «спокойной ночи, мамочка» произнесли чуть слышно.

Начинало смеркаться. В Сент-Арну сумерки напоминали вечера на морском берегу. Гряда огненно-красных облаков окружила холмы. Зажглась первая звездочка. На террасу доносился аромат жимолости. Дениза завела патефон и поставила «Pea-Nut»[53] — модную в тот год песенку, которая ей очень нравилась. Мужчины молча курили. Изабелла, полная любопытства и иронии, старалась разгадать тайну этого напряженного вечера. Бертран сказал:

— Мне хочется пройтись. Составьте мне компанию, Дениза.

— Тогда наденьте пальто или накиньте испанский шарф, — сказал ей Ольман.

Лотри пошел в гостиную, чтобы выключить патефон. Изабелла осталась одна с Ольманом. Они заговорили о воспитании детей. Изабелла сказала, что ее сын Ален не любит читать. Патрис такой же. Это поколение техников. Потом Ольман попробовал — очень нерешительно — подготовить Изабеллу к завтрашней поездке Денизы.

Вечером Шмиты в своей комнате обсуждали положение.

— Это просто невероятно! — говорила Изабелла. — Завтра в пять она уедет, оставив нас с мужем… Вот уж действительно — не церемонится.

— Она мне все объяснила, — ответил Бертран. — У нее особые причины, и я ее отлично понимаю.

— Какие причины?

— Я не могу сказать, она доверилась только мне.

На другое утро, когда горничная пришла в спальню Денизы, чтобы открыть шторы, она сначала убедилась, что господин Ольман в ванной, на другом конце коридора, а потом подошла к кровати:

— Со мной приключилась беда, мадам, — сказала она. — Но я не виновата. Я тут ни при чем.

Дениза приподнялась в испуге.

— Что такое?

— Вчера вы мне велели приготовить пижаму и розовый капот… Я не стала откладывать дела на сегодня, когда и без того много хлопот с гостями; после обеда я выгладила вещи, завернула в папиросную бумагу, и все было готово. А сегодня — открываю чемодан, чтобы положить туда дорожную аптечку, и что же я вижу? Сплошное черное пятно. Кто-то вылил целый пузырек чернил прямо в чемодан!

— Чернила? Но кто же мог сделать такую гадость?

— Я вам скажу, мадам. Тут не может быть сомнения… Это дети. Потому что чернила черные, а во всем доме только они такими пишут. И у вас, и у господина Ольмана, и у нас на кухне чернила синие… Да и мадемуазель, которой я это показала, говорит, что она заметила, как дети вчера весь день что-то замышляли и сговаривались.

Дениза, сильно побледнев, вскочила с постели.

— Мадемуазель следовало бы предупредить меня, — сказала она. — Надеюсь, она не говорила с детьми на этот счет?

— Нет, мадам, ведь они еще спят. Но они свое получат, мадемуазель их накажет.

— Скажите ей, что я решительно запрещаю говорить с ними об этом. Или нет, подождите. Я сама приду.

— А что же мне приготовить вам в дорогу?

Дениза подумала, подошла к окну, отдернула занавески. Начинался прекрасный летний день.

— Не знаю, Люси… Кажется, теперь я уже не поеду. Соедините меня с гостиницей на набережной Вольтера, в Париже. Впрочем, нет. По воскресеньям принимают телеграммы?

— Да, до двенадцати.

— В таком случае перенесите сюда телефон… и приготовьте мне ванну.

Оставшись одна, она продиктовала телеграмму:

— Париж, набережная Вольтера, гостиница… Монте… Нет, мадемуазель: те… те… Теодор, Элен… Монте… Да, так… Вопреки искреннему желанию приехать задерживаюсь непреодолимыми препятствиями… Нет, два последних слова вычеркните… Просто: задерживаюсь… простите… привет… Подпись: Д… Да, одна буква… Д… Дениза. Все. Повторите, пожалуйста.

Воскресенье прошло еще более уныло, чем суббота. Дети, что-то затаившие и недовольные, ждали расспросов и удивлялись, что старшие молчат. Денизу дважды вызывали к телефону:

— Вас просят, мадам. Из Парижа.

Она распорядилась перенести аппарат в спальню и уходила разговаривать туда, подальше от любопытных. В одиннадцать часов она повела детей к обедне; Изабелла пошла вместе с ними; приходский кюре произнес проповедь на тему о супружеских обязанностях. Мари-Лора внимательно слушала; Патрис играл фуражкой и наблюдал за младенцем, который, как ни старалась мать успокоить его, все порывался расплакаться.

Лотри и Шмит, оставшись на террасе, обсуждали международные дела.