Семейный круг

Потом она растянулась на своей девичьей постели. Пробило шесть. Куранты на училище Боссюэ сыграли «Венецианский карнавал». Они так надолго задержались между двумя фразами, что уже думалось: будет ли продолжение?

XIX

Румяный цвет лица и длинные седые волосы, ниспадающие локонами, как у некоторых английских государственных деятелей, придавали Герену весьма величественный вид. Он встретил Денизу приветливо; в его тоне прекрасно сочетались уверенность, сдержанность, расположение и галантность.

— Добро пожаловать, — сказал он.

Пожимая ее руки, он внимательно всматривался в ее лицо, словно врач, который ищет симптомов и убеждается в полном выздоровлении пациента.

— Ну как? День прошел интересно? — спросила у него госпожа Герен.

— Очень. В больнице я сделал операцию по поводу непроходимости кишечника и, кажется, спас беднягу… Потом ездил на консилиум в Лувье к девочке Белуен… Лейкемия. Тут уж ничего не сделаешь.

Они втроем вошли в гостиную; доктор поместился в большом кресле.

«Бедный папочка, — подумала Дениза, — у него не было такой непринужденности, властности, силы…»

Около семи, к обеду, приехали Жак и Шарлотта. В отношении трапез Герены придерживались провинциального распорядка. Дениза и Шарлотта расцеловались. На Жака Дениза смотрела с удивлением: он очень потолстел, она едва узнавала его.

«И этот человек был моим первым любовником?» — спрашивала она самое себя.

Эта мысль, как и чувство страха перед матерью, теперь показалась ей совсем чуждой. Жак смущался и старался скрыть это под напускной веселостью. Денизе показалось, что Шарлотта наблюдает за ними. Потом она подумала, что ошибается. Жак, наверно, ничего не сказал жене. «Он был славный малый».

Появление семейства Кенэ, нарушив семейный круг, ослабило напряженность, которая становилась почти тягостной. Бернар тоже постарел, но иначе, чем Жак. Он был сухопарый, загорелый, однако наметившиеся морщинки уже бороздили его лицо. Зато Ивонна, наоборот, стала тоненькой и почти красивой. Между молодыми супругами Пельто и Кенэ завязалась беседа на местные темы; на другой день они собирались играть в бридж, а в воскресенье — вместе отправиться в Руан на гольф. Дениза была счастлива, когда доложили, что кушать подано.

— Викторина решила приготовить все твои любимые блюда, — сказала госпожа Герен. — Обед получится несколько странный, и я прошу прощения, но ей уж очень хотелось… Будет твой любимый шоколадный торт.

— Какая досада, мама! Мне из-за печени нельзя шоколаду.

— Ну, скушаешь немножко, ничего. А то бедная Викторина совсем расстроится. Как медицина? Разрешает? — добавила она, обращаясь к доктору.

— Конечно, — ответил он. — Приятные воспоминания — лучшее лекарство.

За столом прислуживали его камердинер и Эжени. Ивонна Кенэ заговорила о сыне; ее спросили, думает ли она сделать из него фабриканта и унаследовал ли он резкость деда Ашиля и Бернара.

— Не знаю, передаются ли по наследству профессиональные склонности, — сказал Бернар.

— Отнюдь нет, — ответил доктор. — У публики самые превратные понятия о наследственности. Никакая черта, приобретенная человеком в жизни, не передается наследственно. Вы можете вдвоем жить голышами под солнцем Африки, стать черными, как негры, а дети у вас все равно родятся белые.

— Конечно, — поспешил вставить Жак. — Это теория Вейсмана, Однако…

«Жак хочет мне доказать, что мозги у него еще не совсем заржавели», — подумала Дениза.

— Однако… — продолжал он, — куры за два поколения отлично научились остерегаться автомобилей.

— Нет, — возразил доктор, — каждое поколение кур учится этому у предыдущего поколения, подобно тому как Бернар получил от деда устную традицию и пример.

— Неужели вы, Бернар, такой же суровый, каким был ваш дедушка? — сказала госпожа Герен. — Бедный Луи его безумно боялся.

— Бернар? Еще бы! — ответила его жена. — Он страшно похож на своего деда.

— Дениза, видишь? Вот твоя запеканка из макарон, — сказала госпожа Герен с нежностью.

— Почему страшно? — не без досады возразил Бернар. — Я убедился, что нельзя руководить большой фабрикой, не придерживаясь строжайшей личной дисциплины. Скромный образ жизни, огромный запасный фонд, ограниченное известными рамками производство… Без этого погибнешь в нынешних кризисах. Некогда существовал великий экономист, а именно Иосиф, библейский Иосиф, который рассказал историю о тучных и тощих коровах… Между тем большинство людей забывает, что за тучными годами неизбежно следуют скудные.

Дениза с удовольствием наблюдала за ним; ей нравилось его энергическое лицо, резковатый голос.

— А вы не думаете, Бернар, что, если бы общество было лучше организовано, можно было бы уравнять коров?

Он презрительно покачал головой: