Беседа с поэтом состоялась летом накануне войны. Год спустя разразилась война и разграбила мир его красот. Она разрушила не только красоту мест, по которым проходила, и произведения искусства, которых касалась на своем пути, но сломила даже нашу гордость за достижения нашей культуры, наше благоговение перед очень многими мыслителями и художниками, наши надежды на окончательное преодоление различий между народами и расами. Она осквернила высокую беспартийность нашей науки, выставила жизнь наших влечений в ее полной наготе, высвободила в нас злых духов, которых благодаря продолжающемуся столетия воспитанию со стороны наших благороднейших представителей мы считали надолго укрощенными. Наше отечество она опять сделала маленьким, а иные земли – снова чужими и далекими. Она похитила у нас так много того, что мы любили, и продемонстрировала тленность многого, что мы считали незыблемым.
Не следует удивляться, что наше столь оскудевшее объектами либидо с тем большей интенсивностью сосредоточилось на том, что у нас осталось: резко усилилась любовь к отечеству, нежность к нашим близким и гордость за наши сообщества. Но действительно ли те другие, теперь утраченные блага обесценились, потому что оказались столь непрочными и не готовыми к сопротивлению? Многим среди нас так и кажется, но опять-таки, по моему мнению, несправедливо. Я считаю, что думать так и иметь вид людей, готовых к длительной покорности судьбе, потому что ценное не устояло, – значит чувствовать себя опечаленным утратой. Мы же знаем, печаль, как бы ни была она мучительна, оканчивается самопроизвольно. Если она отказалась от всего утраченного, то поглотила и сама себя, а тогда наше либидо вновь свободно – пока мы еще молоды и полны сил – для замены утраченного объекта новым, по возможности равноценным или более ценным. Стоит надеяться, что и с утратами этой войны произойдет то же самое. Едва лишь мы преодолеем скорбь, как окажется, что наше почитание культурных благ не пострадало от созерцания их хрупкости. Мы снова построим все то, что разрушила война, возможно, на более прочной основе и более долговечными, чем до этого.
Некоторые типы характеров из психоаналитической практики
При психоаналитическом лечении невротика интерес врача направлен на его характер далеко не в первую очередь. Гораздо раньше ему хотелось бы знать, что означают его симптомы, какие движения влечений скрываются за ними и ими удовлетворяются, а также через какие остановки проходит таинственный путь от инстинктивных желаний к этим симптомам. Впрочем, техника, которой врач обязан руководствоваться, скоро вынуждает его направить любознательность и на другие объекты. Он замечает, что его исследованию угрожают разного рода препятствия, выставленные против него больным, и он вправе причислить их к его характеру. Тут-то последний впервые заявляет претензии на интерес со стороны врача.
Не всегда усилиям врача сопротивляются те черты характера, которые больной признает у себя или которые приписывают ему близкие. Часто оказывается, что особенности больного, присущие ему, видимо, только в умеренной степени, неимоверно увеличиваются; или же у него проявляются установки, не обнаруживающие себя в других условиях. Последующие страницы будут посвящены описанию и поискам истоков некоторых удивительных черт характера.