Семейщина

Бабы усиленно готовились к завтрашнему празднику. Кончался прискучивший пост, спасовки, завтра успенье, надо всего наварить, напечь, нажарить.

В отдаленном конце деревни, на низу Краснояра, у Ахимьи Ивановны тоже готовились к празднику. Каков-то он будет нынче, что с собою принесет успенье, — так, казалось, думала Ахимья Ивановна. Думала, но не говорила ничего, — знай себе работает, по дому мотается. На этом конце деревни было меньше, чем где бы то ни было, колготни, слухи с тракта, от сельсовета доходили сюда не очень-то густо.

— Пошел бы ты, батька, — сказала мужу Ахимья Ивановна.

— После ужина. — Чо Изотка-то… где пропал? На собрание бы сходил, послухал новости…

Аноха Кондратьич и раньше-то не любил сходов, избегал в сборню ходить, из-за этого и от сельсовета потихоньку отстал, когда попервости еще избрали его в члены.

— Придет, не впервой ему шататься, — ответил Аноха Кондратьич. — Как бы стрелу на собранье-то не получилось, — добавил он.

И, насытившись, дольше обычного творил начал, припадая ладонями на подрушник, лежащий перед ним на табурете.

7

Этим же вечером, после отъезда Рукомоева, фельдшер Дмитрий Петрович сидел в своем кабинете, в амбулатории. Ему надо было писать месячный отчет, помимо того хотелось побыть одному, в тишине, — так сегодня что-то грустно и, будто в предчувствии близкой беды, сжимается сердце. Мягкий свет лампы падал на белую клеенку стола, и, склонив голову набок, Дмитрий Пeтрович скрипел пером в толстой развернутой книге. По временам он поднимал голову, задумчиво и неподвижно глядел поверх очков в темный угол.

В окно осторожно постучали. Дмитрий Петрович вздрогнул и неестественно громко спросил:

— Кто там?

— Гражданин фельдшер, впустите на минутку… очень нужно. Дмитрий Петрович узнал голос техника Кравченко:

— Сейчас…

Кравченко усталой походкой ввалился в кабинет. Он был запылен с головы до ног, на тужурке, на штанах, даже на щетине небритых щек его блестела сенная труха.

— Они, по всем данным, искали и меня… вместе с остальными, — валясь на диван, сказал он. — Дудки, не такие мы дураки!

— Про кого вы говорите? Кто — они?.. Не понимаю, — пожал плечами Дмитрий Петрович.

— Не прикидывайтесь, фельдшер! — обозлился Кравченко.

— Что вам от меня надо? — пробормотал в крайней тревоге Дмитрий Петрович.

— Что? — Кравченко приподнялся с дивана. — Если хотите откровенно, мне надо знать, я хочу знать… ваше отношение к событиям…

— К событиям? Каким?

— Вы снова прикидываетесь! — повысил голос Кравченко. — Я должен сейчас же выяснить ваше отношение к власти… Вам, как медику, придется обслуживать наших раненых… Вы готовы к этому?

Дмитрий Петрович приложил руку к груди:

— Это моя обязанность, — я помогу всякому раненому, всякому больному, кто бы он ни был.

— Ладно! — смятчился Кравченко… — Впрочем, это не главное. Раненые — подумаешь! Какие там могут быть раненые… сиволапое мужичье!.. Главное, зачем я к вам пришел, — мне необходима ваша помощь… приют на сегодняшнюю ночь… Здесь, я полагаю, наиболее безопасное место.

— Но у меня тут медикаменты… инструменты, — нетвердо возразил Дмитрий Петрович.

— Что я, по нашему, вор, бандит? — вскочил Кравченко. — Вы забываетесь, с кем имеете дело! — Он вытащил из кармана браунинг.

— Вы, конечно, не бандит, но… вы же силой вынуждаете меня… уберите эту штучку, — запутался в словах Дмитрий Петрович.

— То-то! — криво усмехнулся Кравченко. — Итак, где прикажете устраиваться?

— Вот лучше всего в сенях, — здесь запахи… наутро от них головная боль, все же мне придется закрыть на ключ все двери, как обычно, чтоб никаких подозрений.

— Делайте как хотите… Во всяком случае, я признателен, — зевнул Кравченко. — Чертовски хочется спать… Я вам очень признателен, вы любезный человек… И-э-эх! Это, кажется, пятая ночь без сна… Трудно жить, гражданин эскулап, трудно! Техника Кравченко на шоссейке больше уже нет, вряд ли ее нынче доделают, — работающие разбежались, события… — он порывисто схватился за грудь. — Сердце, опять сердце! Нет ли у вас валерьянки?

— Почему же нет? — Дмитрий Петрович накапал в мензурку валериановых капель.

— Вот спасибо! — Кравченко залпом выпил лекарство. — Да, трудная жизнь!.. И, главное, — почему эта неуверенность, этот страх в самый ответственный момент? Если б кто мог объяснить мне, почему они держатся совсем по-иному даже в самые критические минуты. На кого они рассчитывают, откуда у них эта вера?.. Однако я заболтался. Буду спать. И вы идите спать, домой, только домой! — он выразительно хлопнул себя по карману…

Дмитрий Петрович вышел за ворота. «А не пройти ли до председателя? — подумал он. — Или не стоит?.. А вдруг обнаружится?.. Впрочем, попасть может от тех и других… Все же — не дойти ли до председателя, хоть и далеко это?»