Семейщина

— Обман не такой бывает, паря Ананий… Мой обман — отчего он? От семейской дурости, от темноты. Надо же уму-разуму дураков учить. Может, очухаются… Вот и учу, как мне на роду написано. Кого словом подденешь, кого на смех подымешь. Народ-то все видит, от него не скроешься. Вот я вам сейчас еще одну чудесину расскажу. В этот раз уж про новое, — Мартьян кивнул в головою в сторону парня. — Послушайте вот: и при советской власти дураки не перевелись. Как удержишься тут, чтоб не поддеть таких?.. Прошедшим летом Епиха послал меня на Тугнуй проверять нашу артельную ферму… Приезжаю. Живу с пастухами и доярками три дня. Хожу по дворам, по загонам, скотину доглядаю, сепараторы, маслобойки проверяю, — всё честь по чести… А помещался я в избушке, где жил старик Созонт со своей старухой. Он скот пасет, она — по хозяйству. Что ей, бездетной, в деревне? Так она летом при своем старике. Ну, конечно, по вечерам, как коров пригонят, Созонт домой, садимся вместе за стол, разные тары-бары у нас начинаются. Больше всего языком работаю я. Ну, и старуха еще. А старик хмурый, серьезный. Стал я за ним примечать — ровно боится мужик проговориться, каждое слово через силу из себя тянет… все жмется, глазами старуху пытает: не лишнее ли, дескать, брякнул? А что тут брякнешь, когда слово из него с оглядкой лезет? Хитрый старик. Да я хитрее! «Эге, думаю, тут что-то неладно… При случае спытаем его». А надо сказать, Созонт раньше куда как справно жил, — все его знаете, — жмотистый мужик, скупой. Вот я и говорю ему, как пришло мне время в деревню отправляться: «Так и так, дядя Созонт, по всей деревне сейчас золотишко ищут… во дворах, в подпольях копают. Сам Полынкин заявился. По заимкам тоже поедет. Потому — государству золото на разные дела требуется… Чтоб, дескать, не держал его народ, не хоронил в земле без пользы». — «Неужто с обысками пошли?» — так и кинулся Созонт ко мне. «Э-э, думаю, кажись, клюнуло!»— «Известно, пошли, отвечаю, потому — золото не должно без пользы лежать. На него можно заводы строить, трактора делать… Какая мне корысть врать?» Побежал мой Созонт в избу, откуда и прыть взялась! Ни слова не говоря, сбегал к животноводу, домой по какой-то срочной надобности отпросился на денек и снова ко мне прибежал. Возьми, дескать, меня с собой. Мне что — садись, места на телеге хватит… Покатили мы Тугнуем, а он все молчит, трясется, — скорей бы в деревню попасть. Смекнул я, в чем дело, так и этак с ним заговариваю, пытаю. Припугнул малость: у кого, мол, золото отыщется, тому не иначе в отсылку идти. У самой почти околицы не вытерпел мой старик, спрашивает: «А сегодня на нашу улицу Полынкин успеет, аль завтра туда? Не слыхал, часом?» — «До ночи повсюду обойти обещался, говорю, торопиться надо, если что есть у тебя… Припрятано-то где?» А он и бухни сдуру: «Под комягой в ямке…» Да как спохватится! «Ничего, — ласково говорю, — перепрятать надо подальше… Чтоб, значит, ни одна душа не дозналась. Ночь вот придет, ты и займись». — «Не иначе, ночью надо, днем-то подглядит кто ненароком», — а сам дрожит. На мосту он спрыгнул с телеги и к себе по заречью ударился. А я — в сельсовет. Так, мол и так… Никакого Полынкина, конечно, в деревне не было… Вечером пошел председатель с понятыми к Созонту, шасть под комягу, а там и впрямь кубышка с царскими золотыми. Не успел перепрятать, ночи дожидался…. Товарищ Полынкин, когда узнал эту мою проделку, при встрече пожурил: неладно, мол, Мартьян Яковлевич, вышло у тебя, нельзя так человека на пушку брать… звонить, будто мы с обысками по дворам ходим. В другой, мол, раз за это тебе и нагореть может… А ведь был уж такой случай: влетело мне от товарища Полынкина, задал он мне баню. Ну, да, кажись, все знают это… Страсть захотелось мне выпить, а денег — ни гроша. А я и брякни тестю Анохе: «Зачем, дескать, ты советские бумажки в сундуке прячешь?.. Зря это: все едино, им конец скоро, объявят недействительными… Давай лучше за вином в лавку пошлем». — «Да неужто? — говорит. — А я и не чухаю». — «Не чухаешь, так посылай живей, пока не пропали твои кредитки». Натащили тогда полную избу вина. Уж и погуляли мы!.. Другие старики тут подвернулись и как услыхали о том, давай советскую власть по-всякому величать… Кто домой заторопился — скорее червонцы свои сбыть, купить что, кто в кооперацию к Трехкопытному побежал. Домнич-то и донес на меня начальству. Потребовали меня, раба божия, в сельсовет, а там — сам Полынкин. Сидит, шинель нараспашку. Ну ж и взял он меня в работу! «Ты, кричит, доверие к нашим финансам, к советской власти подрываешь… Это контрреволюция!» Здорово он меня распек, грозился посадить, если хоть еще одно слово такое у меня с языка сорвется… В пот вогнал, распарил, как в бане. А потом чуть усмехнулся и говорит: «Иди, чудило! Понял теперь, куда твоя трепотня ведет, что ты натворил? Не будешь больше?» Я ему, конечно: «Понял… не буду… зарок даю!» Знал, что Полынкин меня не посадит, все же страшновато, а главное — совестно перед ним…