Семейство Доддов за границей

Слова эти бросили меня въ холодный потъ съ ногъ до головы, милый Томъ. Уголовный Судъ! Палата Лордовъ! Не правда ли, прекрасная перспектива для ирландскаго джентльмена съ просроченными долгами? Выстрѣлъ, даже два, въ двѣнадцати или четырнадцати шагахъ — вещь никому неубыточная въ денежномъ отношеніи; отказывать въ немъ человѣку, который самъ напрашивается — неучтиво, необязательно. Но Палата Лордовъ и Уголовный Судъ!.. о, милый Томъ, это совершенно-другаго рода дѣло! Не стану говорить о позорѣ, которымъ покрываетъ подобный процесъ человѣка моихъ лѣтъ; ни о вопляхъ и гоненіяхъ, которые поднимутся во всѣхъ газетахъ, гоненіяхъ, которыя будутъ преслѣдовать бѣдняка до его домашняго очага, гдѣ ожидаетъ преступника жена, исполнительница смертнаго приговора; не стану упоминать о «Пуншѣ» и «Иллюстрированной Газетѣ», которымъ вы доставите пищу на цѣлый мѣсяцъ [37] — нѣтъ, я представляю тяжбу въ ея простѣйшей формѣ — финансовой. Пари на конскихъ скачкахъ, банкрутства желѣзныхъ дорогъ, разорительные расходы по выборамъ — ничто сравнительно съ нею. Выиграешь или проиграешь дѣло — все-равно, адвокаты разорятъ тебя въ-конецъ.

Хотя никогда въ жизни не предполагалъ я запутаться въ такое дѣло, но эти соображенія производили очень-часто на меня сильное впечатлѣніе при чтеніи газетъ, и я доходилъ всегда до заключенія, что въ подобномъ процесѣ выгоднѣе всего для обвиняемаго — не защищаться. Упоминаю все это, чтобъ вамъ было понятно, какъ смирился мой духъ, лишь только лордъ Гэрви намекнулъ о процесѣ.

— Я искренно желалъ бы, сказалъ онъ, подумавъ нѣсколько: — указать вамъ какой-нибудь способъ уладить эту непріятную исторію; но хотя, признаюсь вамъ, вы сдѣлали на меня очень-благопріятное впечатлѣніе, Доддъ (онъ назвалъ меня просто Доддъ, будто бы стариннаго друга, а не «мистеръ Доддъ»), мы не можемъ ожидать, чтобъ Гэмптонъ сошелся со мною въ такомъ понятіи о дѣлѣ. Важнѣе всего то, что объ этомъ случаѣ всѣ теперь знаютъ и толкуютъ — Гэмптоны такъ извѣстны въ фешёнэбльномъ мірѣ, за границей и въ Англіи; она такая красавица, имѣетъ столько поклонниковъ; онъ такой очаровательный молодой человѣкъ, что ваше бѣгство стало, можно сказать, скандаломъ на всю Европу. Смотря на дѣло по совѣсти, скажу, что, быть-можетъ, ваши объясненія справедливы; но какъ человѣкъ, принадлежащій свѣту, я принужденъ сказать, что Гэмптонъ долженъ убить васъ, или требовать развода. Я совершенно увѣренъ, что и въ томъ и въ другомъ случаѣ многіе осудятъ его. Всѣ общества раздѣлятся на двѣ партіи: одна за процесъ, другая за дуэль, слѣдовательно всѣхъ нельзя удовлетворить ничѣмъ. Потомъ явятся даже люди, которые скажутъ: «теперь, когда бѣдный Доддъ убитъ, безпристрастіе должно вступить въ свои права: вѣдь сомнительно, былъ ли онъ виноватъ».

— Чрезвычайно благодаренъ такимъ людямъ, милордъ, сказалъ я; но онъ, не обращая на то вниманія, продолжалъ:

— Еслибъ мщеніе было единственною цѣлью, процесъ былъ бы лучше всего: подобною тяжбою врагъ разоряется въ-конецъ. Вы, конечно, помните сэра Гэбрука Фостера, который бѣжалъ съ леди Модфордъ? Вѣдь у него были огромныя помѣстья и, говорятъ, ни шиллинга долгу; а теперь онъ, мнѣ сказывали очевидцы, теперь онъ прислужникомъ въ одномъ изъ мелкихъ игорныхъ домовъ. Тоже было съ Лэкингтономъ…

— Я не зналъ ни Фостера, ни Лэкнигтона, милордъ, сказалъ я съ нетерпѣніемъ, не желая слушать доказательствъ его теоріи.

— Лэкингтонъ былъ старше васъ, продолжалъ онъ: — когда бѣжалъ съ женою лондонскаго торговца… забылъ имя его, не припомните ли вы?…

— Я очень-мало знакомъ съ подобными дѣлами, милордъ, и для меня они представляютъ гораздо-менѣе интереса, нежели имѣютъ, повидимому, для васъ, милордъ, сказалъ я. — Могу ли осмѣлиться обратить ваше вниманіе на предметъ, насъ занимающій?

— Обращаю на него, сэръ, сказалъ онъ важнымъ тономъ: — всевозможное вниманіе. Я стараюсь, при помощи фактовъ, мною упоминаемыхъ, объяснить всю важность затрудненій, соединенныхъ съ процесомъ или дуэлью, и разрѣшить, какой образъ дѣйствій можетъ доставить моему другу Гэмптону сочувствіе и одобреніе отъ общества. Я довольно-хорошо знаю жизнь, и вся моя опытность говоритъ одно: не должно уступать первому впечатлѣнію, надобно строго испытывать его. Нѣсколько часовъ назадъ, видя васъ въ извѣстной позѣ, я готовъ былъ сказать Гэмптону: «застрѣли его, какъ собаку». Теперь, признаюсь вамъ, Доддъ, я далъ бы ему не такой совѣтъ; теперь я не оправдываю, но и не осуждаю васъ, Доддъ — вникните въ смыслъ этихъ словъ. Улики слишкомъ-сильно говорятъ противъ васъ, но я не имѣю рѣшимости быть противъ васъ.

— Безъ рюмки рѣчь — сухая матерія, милордъ, сказалъ я: — не освѣжить ли намъ бесѣду стаканомъ вина?

— Прекрасная мысль! сказалъ онъ, садясь и кладя свои перчатки въ шляпу, съ видомъ человѣка, располагающагося провести время непринужденно и пріятно.

Трактирщикъ принесъ бутылку своего дивнаго штейнбергскаго и еще бутылку эйзенахскаго, которую рекомендовалъ нашему вниманію. Оставшись одни, мы налили стаканы, чокнулись по нѣмецкому обычаю, выпили и продолжали разговоръ: