Я знаю, какъ съ нею обращаться въ различныхъ расположеніяхъ ея духа, знаю, какъ переносить все. Видывалъ ее, когда она требуетъ денегъ; видывалъ, когда она въ припадкѣ ревности; видывалъ ее въ порывахъ семейной гордости; видывалъ ее, когда она считаетъ нужнымъ «быть при смерти», какъ выражается — случай, которымъ всегда пользуется, чтобъ наговорить самыхъ непріятнѣйшихъ вещей, такъ-что я часто думалъ: что же остается говорить, дѣйствительно собираясь умирать? Но всѣ эти знанія не вразумляютъ меня, что начнетъ сочинять она, вообразивъ себя разбогатѣвшею. Къ денежнымъ затрудненіямъ я привыкъ; притерпѣлся и къ ревности; надъ ея фамильною гордостью часто посмѣиваюсь, оставшись наединѣ; а къ сценамъ умиранья сталъ безчувственъ, какъ-будто гробовщикъ. Но какъ переносить ея богатство — не знаю, и чувствую, что не въ-состояніи буду переносить.
Но, быть-можетъ, меня пугаетъ ложный страхъ. Надѣюсь, хочу надѣяться, и въ этой послѣдней надеждѣ ожидаю вашего сочувствія.
Вашъ навсегда вѣрнѣйшій
Кенни Дж. Доддъ.
ПИСЬМО V
Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.
Если мой знакомый почеркъ на адресѣ не бросился вамъ въ глаза, вы могли подумать, видя черную печать и траурную бордюру письма, что вашей бѣдной Джемимы нѣтъ ужь на землѣ. Потомъ вашею первою мыслью будетъ, что судьба похитила К. Дж. Нѣтъ, милая Молли, моимъ страданіямъ въ сей юдоли слезъ суждено еще продолжаться; я не освобождена отъ тяжкаго бремени, меня гнетущаго! Здоровье К. Дж. совершенно прежнее; онъ жалуется на подагру въ ногахъ и подагрическія боли въ желудкѣ — и только. Онъ вѣчно разстроиваетъ самъ себя, принимая лекарства, которыя не по комплекціи ему. Не въ силахъ передать вамъ, какъ раздражителенъ сталъ онъ. Вы лучше, нежели кто-нибудь, знаете, какимъ счастіемъ окружена его жизнь. Не говорю о себѣ, не говорю о томъ, изъ какой я фамиліи — онъ могъ бы это цѣнить; но я не хочу оживлять воспоминаніе о страшной ошибкѣ, которую сдѣлала въ молодости; не хочу упоминать о борьбѣ съ нимъ, которую должна была выносить по ежеминутнымъ поводамъ вѣтеченіе болѣе, нежели двадцати-пяти лѣтъ — борьбѣ, для перенесенія которой нужно было бы лошадиное здоровье, но которая теперь, по благодѣтельному дѣйствію привычки, вошла въ мою натуру, такъ-что нѣтъ часа, ни днемъ, ни ночью, когда бы я не была способна и готова имѣть съ нимъ объясненіе, но какому угодно вопросу. Не упоминаю о себѣ; но развѣ также не должно называть счастьемъ имѣть такихъ дѣтей, какъ Джемсъ и Мери Анна, и даже Каролина (хотя, къ-сожалѣнью, младшая дочь моя имѣетъ нѣкоторые недостатки): какой отецъ не гордился бъ ими? Такъ скажетъ всякій, взглянувъ на нихъ. Справедливо выразилась нынѣ утромъ моя ближайшая пріятельница, мистриссъ Горъ Гэмптонъ: «Гдѣ вы найдете такое рѣдкое соединеніе даровъ природы?» Я должна сознаться, милая Молли, что слова ея не лесть; мои дѣти такъ говорятъ пофранцузски, вальсируютъ, даже войдти въ комнату, поклониться, сѣсть умѣютъ такъ, что во всемъ видно превосходное, лучшее свѣтское воспитаніе, которымъ они у меня пользовались.
Всякій другой на мѣстѣ К. Дж. не зналъ бы, какъ и благодарить за все это, чувствовалъ бы себя на верху благополучія; но К. Дж. — нѣтъ; онъ, вы не повѣрите, Молли, только осмѣиваетъ все, чѣмъ бы восхищался другой!
«Если бъ мы (говоритъ онъ) готовили ее въ балетную труппу (таковы-то его отзывы о Мери Аннѣ!) еслибъ мы готовили ее въ балетную труппу, то, я думаю, у ней было бы довольно безстыдства явиться передъ полнымъ театромъ и, какъ я полагаю, нисколько не сконфузиться. Но для жены какого-нибудь почтеннаго человѣка изъ средняго круга, мнѣ кажется, вовсе не нужны эти прыжки и полеты; вовсе ненужно такъ скакать черезъ комнату, для граціозности задѣвая столики, съ которыхъ летятъ чашки; вовсе не нужно этакъ садиться на стулъ, расправляя юбки на манеръ павлиньяго хвоста!»
Я говорила ему, Молли, говорила пятьдесятъ разъ, что для меня нѣтъ ничего противнѣе этихъ его «почтенныхъ людей средняго круга»: въ нихъ нѣтъ никакой граціи, никакой свѣтскости! Они могутъ быть очень-почтенны въ домашнемъ быту; но для большаго свѣта это качество нисколько ненужно. У человѣка только одинъ свой домъ; но онъ можетъ являться въ тысячѣ домовъ; мы не спрашиваемъ, каковъ онъ у себя въ четырехъ стѣнахъ; намъ нужно, чтобъ онъ повсюду былъ любезенъ, очарователенъ. Коренное правило и для общества и въ политической экономіи, говоритъ лордъ Джорджъ, «подобно доставлять какъ можно болѣе удовольствія какъ можно большему числу людей!»