Семейство Какстон

Я уже имел случаи заметить читателю, что мы всегда занимали довольно почетное место в мнении околодка кирпичного дома: мы были на столько общительны, сколько допускали привычки моего отца; у нас были небольшие вечера и обеды, и, не смотря на то, что мы никогда не вступали в совместничество с богатыми соседями, при искусстве моей матери показывать свои шиллинг, во всем была такая опрятность, такая аккуратность, такая хозяйственная распорядительность, что не осталось на семь миль кругом ни одной старой девы, которая не называла бы вечера наши удивительными, а важная миссисс Роллик, платившая сорок фунтов в год ученому повару и домоправителю, всякий раз, когда мы обедали в её замке, обращалась за столом к матушке (которая, по этому, краснела до ушей), прося извинить ее за клубничное желе. Правда, когда мы возвращались домой и матушка заводила речь об этой внимательной любезности тоном, свидетельствовавшим о тщеславии человеческом, – отец, для того ли, чтобы обратить свою Кидти к христианскому смирению, или по свойственной ему проницательности, замечал, что миссисс Роллик женщина беспокойного характера, что комплимент её относился не к матушке, а скорее имел целью подзадорить знаменитого повара и домоправителя, которому ключник, без сомнения, передаст двусмысленный аполог.

Переехав в башню и приняв бразды хозяйства, матушка, естественно, заботилась о том, чтобы башня, этот старый, избитый инвалид, держала себя на возможно-лучшей ноге. Разные визитные карточки, не смотря на малочисленность соседства, были оставлены у входа; приглашения, которые дядя доселе отклонял, сделались обильнее с той поры, когда распространилась весть о нашем приезде, так что матушка видела обширное поле для её гостеприимных намерений и достаточное основание, чтобы заставить башню поднять голову, как прилично башне, где живет глава семейства.

О, добрая матушка! когда ты сидишь здесь, против сурового капитана, в белом фартуке, гладко-причесанных и блестящих волосах и утреннем чепце с голубыми лентами, так кокетливо наколотыми, что как будто бы боишься ты, что малейшее опущение в наряде отнимет у тебя сердце твоего Остина, – худо знал-бы тебя тот, кто бы подумал, что тебя волнуют только пустые прихоти женских видений об удовольствиях и удобствах жизни. Ибо прежде и выше всего твое желание, чтобы твой Остин как можно менее чувствовал перемену в своем положении, как можно менее имел недостатка в рассеянии от его отвлеченных занятий, прерываемых только его невыносимым рарае! – рассеянии, которое принесло бы ему пользу и освежило бы поток его мыслей. Кроме того, ты была убеждена что небольшое общество, несколько добрых соседей и гордое удовольствие показывать развалины и хозяйничать при гостях в зале своих предков отвлекут Роланда от мрачной задумчивости, в которую он все еще впадает по временам. В-третьих, ты думала о нас, молодом народе: разве не нужно было Бланшь найти подруг между детьми её лет? В её больших черных глазах уже было что-то задумчивое, грустное, как в глазах всех детей, которые живут только с старшими; а что касается до Пизистрата, с его расстроенными надеждами и с гнетущим воспоминанием на сердце, которое он старается утаить от самого себя, – что не ускользало от глаз матери (и матери, которая любила), могло ли для него быть что-нибудь лучше сношения и столкновения с окружающим всякого человека светом, как бы тесен ни был он? С Пизистратом было не то, что с славным флорентинцем, который ходил

«Sopra lor vanita che par persona»,

т. e. над тенями, представлявшимися ему живыми существа или нет, ему живые существа казались тенями.

Что за отступление! Уже ли я не могу никогда рассказывать мою историю, все вперед и вперед? Я верно родился под знаком Рака, потому что все мои движения так неправильны, то направлены в сторону, то назад.

Глава V.

– Я думаю, Роланд, – сказала матушка, – что прислуги в доме довольно: Болт, который идет за троих; Приммисс, кухарка и ключница; Молли, добрая и старательная девка (хоть и не без труда убедила я ее, бедняжку, чтоб она не давала себя называть Анна-Марией!) Их жалование не большая сумма, мой добрый Роланд.

– Гм! – сказал Роланд, – если мы не можем обойтись без этого числа слуг, делать нечего; надо назвать ее небольшою.

– Да так! – отвечала матушка кротко, но положительно. – А, при своей дичи и рыбе, своей зелени и птичнике, при своих баранах, хозяйство не будет нам стоить почти ничего.

– Гм! – опять сказал упрямый капитан, слегка сдвинув темные брови. – Почти ничего; вы правы, миледи… сестра; оно может казаться вам тем, чем кажется лавка мясника отелю Нортумберланда, но огромная бездна между «ничем» и «почти ничем.»