Семейство Майя

Перед канапе, где сидели дамы, расположился их преданный друг, адвокат, степенный и порядочный человек; вот уже пять лет, как он все взвешивал и размышлял, не жениться ли ему на вдове Силвейра, но так до сей поры и не решился на это и довольствовался тем, что ежегодно покупал полдюжины простыней или еще одну штуку голландского полотна, дабы пополнить запас постельного белья. Эти покупки с жаром обсуждались в доме Силвейра; и скрытые, но неизбежные намеки, таившиеся в разговорах о наволочках, размерах простынь и мохнатых теплых одеялах на январские холода, вместо того чтобы воспламенить адвоката, поселяли в нем тревогу. И в последующие дни он выглядел обеспокоенным, словно благая перспектива брачных уз вызывала у него озноб, как перед отчаянным поступком вроде схватки с быком или попытки переправиться вплавь через Доуро. Затем, под каким-нибудь благовидным предлогом, он откладывал женитьбу до будущей осени. И, сразу почувствовав облегчение и успокоившись, почтенный адвокат продолжал сопровождать сестер Силвейра на чаепития, церковные праздники, визиты с выражением соболезнования, всегда одетый в черное, любезный и обходительный, с неизменной улыбкой, обращенной к доне Эужении, и не желающий других радостей, кроме даруемых ему этой почти отеческой привязанностью.

Едва Афонсо вошел в гостиную, ему сообщили, что, к сожалению, сеньор судья с сеньорой не смогли прибыть, поскольку судья нездоров; и сестры Бранко прислали записочку с просьбой извинить их: у них, бедняжек, сегодня день скорби — семнадцать лет назад умер их братец Мануэл…

— Ну что ж, — отвечал Афонсо, — ничего не поделаешь. Нездоровье, скорбь, братец Мануэл… Придется составить ломберчик вчетвером. Что скажет на это сеньор адвокат?

Достопочтенный сеньор, наклонив лишенную растительности голову, пробормотал: «К вашим услугам».

— Ну, тогда за дело, за дело! — воскликнул аббат, потирая руки в предвкушении карточной баталии.

Партнеры перешли в небольшую залу для карточной игры, отделенную от гостиной штофной портьерой, теперь отдернутой и позволявшей видеть зеленый стол и на нем в кругах света от абажуров раскинутые веером колоды карт. Однако уже через минуту сеньор адвокат покинул залу, с улыбкой пожелав партнерам сразиться втроем, и занял свое прежнее место возле доны Эужении, скрестив под стулом ноги и сложив руки на животе. Дамы обсуждали болезнь судьи. Он страдал уже целых три месяца, но упорно не соглашался показаться врачам, что было совершенно непростительно. Как можно с этим медлить, когда судья так сильно сдал, весь высох и пожелтел; к слову сказать, дона Аугуста, его супруга, напротив, располнела и цветет как маков цвет!.. Виконтесса, утопая всеми телесами в углу дивана, рассказала, что в Испании она наблюдала подобный случай: муж превратился в настоящий скелет, а жена стала похожа на бочку; а вначале было наоборот, так что об этом даже сочинили стихи…

— Все дело в жизненных соках, — с грустью промолвил адвокат.

Затем заговорили о сестрах Бранко, вспомнили, как умер их брат Мануэл Бранко, — несчастный скончался в расцвете лет! И что за примерный был юноша! И как умен! Дона Ана Силвейра все эти годы ни разу не забыла поставить в день его смерти свечку за упокой его души и всегда трижды прочитывала «Отче наш». Виконтесса была донельзя огорчена, что не вспомнила о нем нынче… А ведь она намеревалась помолиться за него!

— А я просила сестер Бранко напоминать мне. И сестры так всегда меня благодарят!

— Вы еще успеете помолиться за него нынче, — утешил виконтессу адвокат.

Дона Эужения, лениво трудясь над вязаньем, с которым она никогда не расставалась, со вздохом прошептала:

— У каждого есть свои мертвецы.

И в воцарившейся тишине из угла канапе донесся ответный вздох, вздох виконтессы; вспомнив, очевидно, фидалго Уриго де ла Сьерра, она повторила:

— У каждого есть свои мертвецы…

И достойнейший адвокат, задумчиво огладив лысину, тоже откликнулся:

— У каждого есть свои мертвецы!

Сонное оцепенение все более завладевало присутствующими. В позолоченных канделябрах на консолях пламя свечей разгоралось все отчаяннее и печальнее. Эузебио искусно и бережно листал страницы фолианта «Одежда народов мира». В зале для карточной игры отдернутая портьера не заглушала сердитого голоса аббата, который ворчал с худо скрываемым раздражением: «Пас! В этот богоданный вечер я только и делаю, что пасую».

Но тут в гостиную ворвался Карлос, таща за руку свою невесту Терезинью, всю растрепанную и красную от беготни; и их звонкие голоса заставили очнуться сидевших на канапе гостей.

Дети играли в мужа и жену, возвратившихся из увлекательного и опасного путешествия, и Карлос был весьма недоволен своей спутницей, она вела себя возмутительно: когда он правил мальпостом, она надумала устроиться на козлах… Но дамы не путешествуют на козлах!

— И он меня стащил на пол, тетя!

— И неправда! Ты еще кроме всего и лгунья! Это было, когда мы остановились на постоялом дворе. И она захотела спать, а я не хотел. Когда приезжаешь на постоялый двор, нужно сначала распрячь лошадей. А лошади были все в мыле…