Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— Чего обдумывать? — Никита сделал два шага и остановился рядом с Катей. — Чего еще нам обдумывать, Катюша? Нечего ни гадать, ни думать! Вот при мамаше говорю тебе: будь моей женой! Чего еще обдумывать, чего еще ждать? Хватит нам тайной любови… Поедем!

— Ника, мне же на работу… заступать на дежурство.

— Смешно и несерьезно! Какое может быть теперь у тебя дежурство, черт! — искренне удивился Никита. — Ты моя жена, будешь жить королевой, и с твоими птицами все кончено! Верно, Евдокия Гордеевна? Вы, как мать, скажите нам свое слово, так сказать, благословите. И то, что вы нам скажете, будет для нас с Катюшей законом. Говорите, мамаша! Объявляйте свой приговор!

— Ох, дети, дети, не знаю, что вам и сказать! — Только теперь Евдокия Гордеевна поставила на лавку ведра и грустно посмотрела на дочь и на будущего зятя. — Никита Андреевич, как-то все это для нас неожиданно, будто во сне… И ежели, дети, хотите знать, что я вам скажу, то вот мое слово: Катя, дочка моя единственная, ты и так в жизни несчастливая, замужество у тебя было горькое. Так что я, как мать, советую: поезжай. Может, там, у Никиты Андреевича, и хоронится от тебя твое счастье. И коли вы давно уже любите друг дружку и Никита Андреевич просит тебя, сам приехал за тобой, то в этом, видно, твоя судьба… Поезжай, дочка!

— Мама, а как же дежурство? Я и так уже опаздываю.

— Ничего с ним не случится, — сказала мать. — Я попрошу Марфушку — она за тебя сегодня подежурит. А ты поезжай. Раз уж Никита Андреевич просит, то нельзя…

— Мамаша! Золотые слова! — перебил Никита. — Катюша, да не смотри на меня так сурово! Я же добра тебе желаю… Ну, побыстрее приоденься, и мы умчимся.

— Мама, ну как же так ехать? — говорила Катя. — Не могу я так… вдруг, сразу. Это же не простое дело. Разве можно?

— Ну, не сразу, а через часок, — советовала мать. — Не спеша соберись и поезжай.

— Очень правильно, мамаша! — воскликнул Никита. — Именно не спеша, но и не откладывая надолго. Катюша, прошу тебя! Не могу, понимаешь, нельзя мне одному.

— Хорошо, иди пока к машине.

— Буду терпеливо ждать.

— Доченька, серденько мое! — говорила мать, когда Никита ушел. — Ну чего боишься, поезжай! Это надо для твоей же жизни… Подумай: что тебя ждет без Никиты?

— Ладно, поеду, — сказала Катя и начала переодеваться.

31

Грузовик остался у ворот. Никита открыл калитку и пропустил в нее Катюшу.

— Я возьму тебя под ручку, по-благородному, — говорил он весело, — и мы пройдем по двору не спеша, чтобы ты смогла не только увидеть, а и как следует рассмотреть все, что у меня имеется.

Катюша слушала и, как заметил Никита, почему-то была грустна. Они проходили по двору, и Никиту удивило и обрадовало то, что ни Серко, ни сука со щенком, увидев Катюшу, не злились и не лаяли, а лишь виновато поводили хвостами.

— Видишь, собаки у меня умные, они каким-то своим псиным чутьем уже узнали свою новую хозяйку.

И Катюша ни с того ни с сего и как-то невесело рассмеялась. Возле свинарника они остановились, Никита подождал, пока Катюша все с той же нерадостной улыбкой смотрела на кабанов, потом сказал:

— Преотличные кабанчики, черт! Что скажешь, Катюша?

— Ничего не скажу, — сухо ответила Катюша.

Она по-настоящему развеселилась, когда на нее смотрели забавные белые зверьки, навостряя уши, двигали усами, словно бы хотели что-то ей сказать.

— Это хорошо, Катюша, что зверьки тебя радуют, — сказал Никита. — А я гляжу на них и вижу, вижу — просят они травы, — и через то душа у меня болит. Трудно одному, черт!

Никита подвел Катюшу к курятнику, похвалил несушек, не забыл сказать, что дойная корова находится в стаде.

— А теленочек есть? — смеясь, спросила Катюша.

— Был бычок. Пришлось продать.

Он показал и запасы кормов, и те два мешка отрубей, и мешок кукурузы, которые привез вчера с мельницы, сообщил и о том, что в субботу — а сегодня была среда — из Степновска на грузовом такси приедут за кроликами и что в оставшиеся дни их надо кормить свежей люцерной.

— Люцерну я постараюсь привезти сегодня… Так что в субботу клетки будут опорожнены, и ежели не хватит у нас своего молодняка, чтобы заполнить клетки, то можно будет закупить десятка два-три у соседа Гаврилина — он недорого берет. С Гаврилиным я уже договорился.

Повязанная цветной косынкой Катюша, казалось, ничего не слышала ни о люцерне, ни о кроликах, ни о каких-то Гаврилиных. Они подошли к крыльцу, и Никита, кашлянув, с гордостью сказал, что дом у него лучший во всей Холмогорской и что можно хоть завтра перевезти сюда Евдокию Гордеевну — комнат хватит на всех. Катюша отняла свою руку и отступила от Никиты. Отошла от крыльца, усмехнулась.

— Ника, плохо у тебя поставлено дело.

— Чем же плохо? Стараюсь.

— Никакой механизации.

— А-а, ты вот о чем. Зачем она мне, механизация? — И рассмеялся. — У меня же не комплекс.

— А все же с механизацией лучше… Нажал кнопку и все заработало.

— Ну, входи, Катюша, в дом, входи! Посмотришь мои хоромы.

— Что-то не хочется.