Семена огня

— Вот оно что, — лицо Сергея стало непривычно серьезным. — Интересная хреновина с загогулиной получается. Вероятно, туда, к гроту, Брунгильда и летала ночью, проводила зачистку округи, чтоб, не дай Бог, никто лишний не появился. Ждет, надеется. Зачем гарпии собственный дракон — ума не приложу. Но зачем-то нужен. Одно ясно — необходимо, чтобы сейчас Брунгильда, сломя голову, рванула в Реймс наказывать своего непослушного братца и не крутилась под ногами. О, имеется мысль. Вы позволите, я ей письмецо надиктую? Заодно и Беальда со товарищи ей вернем. В качестве мула, как я уже выяснил, использовать его нельзя, а так корми еще три голодных рта за их фальшивое спасибо!

Эх, ядрена вошь, а Бастиан-то все писчие принадлежности с собой увез! Впрочем, о чем это я? Бьюсь об заклад, у брунгильдиного гонца перо, чернильница и запасной пергамент в суме найдутся.

Дагоберт кивнул.

— Но будьте осмотрительны.

— Это уж как получится, — ответил Лис и пробормотал себе под нос: — Картина Репина «Казаки пишут письмо франкской Брунгильде».

Через минуту над поляной звучало:

— «Драная лахудра, отрыжка Вельзевула, Асмодеева шлюха и сатанинской задницы навозная куча. Я тебя, падаль гнилозубая, в гробу видал, да и гроба неструганого на тебя жалко — одного кола осинового за глаза б хватило! Был бы воронью хороший корм, да с той радости и песен на моей свадьбе…» — Ты пиши, старина Пипин, пиши. Не топорщи перо! — «Твое дело не людьми командовать, а в Багдадском зверинце у шайтанова выкормыша в гареме крыс пугать! Твои указы мне — тьфу! Не страшнее воробьиного чиха, а и его глупее. Утрись ими, прорва ненасытная, а лучше затем и сожри. Мы с моей госпожой, прекрасной Гизеллой, ближайшими днями о помолвке объявим, а затем и коронуемся в Реймсе. И ежели брюху твоему хватит духа, езжай к нам туда, да и погляди своими моргалками тупыми, как все станется. Вот тебе мой плевок заместо печати, ибо, Богу ведомо, иного ты, свинюка запойная, не заслужила!»

Ну шо, по-моему, кратенько так, по существу. Теперь подпишись, только поразборчивей. Неровен час, у гроссфроляйн от расстройства в глазах помутится. Эх, жаль, не увижу рожу твоей сестрички, когда ей это будут читать. Ладно, ты пока душевно переживай, а мне еще надо проследить, шоб эти хапуги вернули казенное золото.

Глава 23

Во Франции нужно быть либо молотом, либо наковальней.

Вольтер

Монастырь Святого Эржена еще слишком живо помнил пребывание в его стенах мнимого больного, и потому, когда он объявился у ворот, лицо брата-привратника обрело такое страдальческое выражение, что с него можно было писать лик какого-нибудь замордованного несознательными римлянами великомученика.

— Мир вам, добрые люди! — радостно помахав рукой, возгласил Сергей. — Отец-настоятель дома?

— Ступай себе с Богом, — вспоминая о количестве «Отче наш», «Верую» и «Помилуй мя, Господи», которые следовало еще отчитать за недавнюю попойку, благостно промямлил монах. — Не тревожь порог святой обители.

— Да ты шо, дружаня! Как язык твой шевельнулся такое сказать?! Шоб я тревожил порог? Да пускай лежит себе, как лежал! А ежели я с богом уйду, то с кем вы останетесь? Вы ж, небось, думаете, шо я пень неблагодарный? Так нет, благодарность моя не знает границ в рамках разумного. Я так чудесно исцелился с вами от всех хворей, шо большое вам человеческое спасибо! Вы настоящие добрые самарцы, нет, как-то по-другому… Самаритяне!

— Не суесловь, мирянин! — взмолился брат-привратник. — Даже слушать тебя — грех!

— Ну, тогда перекрести себе уши и позови отца-настоятеля. Ишь ты, Спасителю не грех было слушать в пустыне врага рода человеческого, а этому малахольному грех меня послушать! В общем, брат мой во Христе, скажи его преподобию, шо к нему приехали высокие гости, шоб поздравить с производством в преосвященство. — Лис повернулся к стоявшим за его спиной высокородным спутникам. — Я ж так думаю, для хорошего человека епископского посоха не жалко?

Дагоберт молча кивнул.

— Сейчас! — увидев до того скрытых плечами Лиса сановных прихожан, заторопился монах.

— Вот посмотрите, — не унимался Лис, — на первый взгляд — мрачная личность, грубиян какой-то, а ткнешь его штыковой лопатой, ну, в смысле, копнешь поглубже, — святой человек.

Спустя пару минут кавалькада неспешно въехала в монастырский двор. Ошарашенный свалившейся на него вестью отец-настоятель недоуменно глядел то на Лиса, то на Дагоберта, то на высокочтимого хозяина здешних лесов, земель и вод, мессира Пипина Геристальского.

Чего-чего, а ожидать, что все эти люди заявятся сюда единой компанией, он никак не мог. Еще вчера ему было велено в случае обнаружения принца и его матери задержать их и дать знать достопочтенному майордому или его людям. И вот сегодня он глупо моргал, то и дело порывался благодарить за высокую честь, заверять, что оправдает и не подведет.