Семена огня

— Так, гроза Богемии, приготовь свой нос для зарубок. Если ты намерен в связи с моей безвременной кончиной дать волю чувствам, то есть, глупо хихикая, пинать мои бренные останки или просто надеешься сделать мне искусственное сдыхание любым известным тебе способом, то знай: я тут же восстану из мертвых, оторву твои уши и скормлю их ближайшему мимолетному дракону.

— Ну что вы, господин инструктор, я сейчас опечалюсь.

— Опечалюсь? И это все, чего я заслужил, работая не прикладая рук?! Печалиться ты будешь, если я по возвращении просажу твое убогое стажерское жалованье на скачках в Дерби. А здесь ты должен быть вне себя от горя, так, чтобы даже Станиславский, спроси у Бастиана, он знает, кто это такой, рыдал у тебя на плече и прочувствованно повторял: «Верю».

Валет, хватай свое банджо и сыграй для создания настроения что-нибудь трагическое, любимый отходняк юбиляра, ну, в смысле — наоборот: «Вы жертвою пали в борьбе роковой». И если при этих аккордах никто не вспомнит, что рядом находится монастырь, пусть тебя внезапно озарит мысль, что мне хорошо бы исповедаться, собороваться и сделать прочие реверансы перед встречей с Творцом Небесным.

— Это позволит нам выиграть немного времени, — догадался Карел.

— Ну, если я буду исповедоваться во всех моих грехах, это позволит дождаться естественной смерти всего нашего конвоя, но мы не будем столь бесчеловечны. Поэтому остановимся только на главных. Дня три я вам обеспечу.

— Господин инструктор, а если Арнульф и его люди откажутся ждать?

— Карел, отказываться ждать — это священное право любого человека. Не хотят — пусть катятся «пид тры чорты», как говорят в стране древних укров.

— Но они не захотят, — по-прежнему сомневался Карел. — У них же приказ!

— Вот же дилемма. Буквально гамлетовского масштаба коллизия! Что ж, тогда пусть не катятся. Главное, мой августейший соратник, шоб ты был просто в лужу безутешен. Бессмысленно тащить с собой на ратную забаву человека, который рыдьмя рыдает, бьется в конвульсиях и кричит не своим голосом: «На кого ж ты меня покидаешь?!» — и прочую благомуть в том же роде.

— Но я так не могу.

— Должен. Иначе каждый час я буду вставать со смертного одра и заставлять тебя лить обильные слезы, подобно пожарному брандспойту.

— Зачем? — оскорбился Карел.

— Мой юный друг, все это затем и для того, чтобы ты, наконец, уразумел — «не могу» осталось за камерой перехода. Тоже мне, молодой Вертер — могу, не могу… Должен — значит, можешь! Все! Тема закрыта! Набирайся трагизма во взоре, твои бессвязные рыдания порадуют меня больше, чем условно осмысленные речи!