Читаем Семеро против Ривза полностью

— Большая часть моего времени уходит на бесплодные попытки привить любовь к Науке молодым людям, которые жаждут лишь получить хорошее, спокойное место, — печально сказал он. — А тот небольшой вклад в Науку, который я сделал, прошел незамеченным, совершенно незамеченным.

— Но у вас же есть коллеги…

— Почти весь прошлый семестр мы потратили на дискуссию о том, чей портрет должен висеть над большим столом — кардинала Вулси [29] или королевы Елизаветы. Это был хоть и пустяковый, но чисто политический спор, — пояснил он.

— И все-таки у вас есть знания, — прибегнув к последнему аргументу, настаивал мистер Ривз.

— Осведомленность не есть мудрость, — сказал мистер Ундервуд. — Если же мы порой и вылавливаем жемчужины мудрости, зрелище, которое вы тут видите, — и он изящным жестом повел рукой, указывая на свиней, — достаточно точно обрисовывает их участь.

Мистер Ривз был положительно ошарашен. Перед ним стоял человек, который не только не пытался продать свой товар, а наоборот: всячески его хулил. Чрезвычайно странно.

— Ну, а мне, — смело начал он, — очень хотелось бы побольше узнать обо всем этом. Быть может, вы могли бы назвать мне какие-то книжки — не слишком, конечно, трудные…

Мистер Ундервуд пожал плечами.

— Существует много популярных книг по Науке, — безразличным тоном сказал он. — Вы можете найти их почти в любой лавке. Но сведения в них приводятся обычно неточные, поверхностные и устаревшие.

— А сколько надо прочесть книг, чтобы все знать про Науку? — спросил обуреваемый гордыней мистер Ривз.

— Тысяч десять томов по тысяче страниц каждый, если бы существовали компилятивные издания, а так — ведь это все статьи, разбросанные по бесчисленному множеству журналов на двадцати языках, — сокрушенно сказал мистер Ундервуд.

— Боже правый! — воскликнул потрясенный мистер Ривз.

Некоторое время оба молча смотрели на греющихся в лучах солнца свиней.

— Некоторое время тому назад я был в Америке, — попытался возобновить разговор мистер Ривз, — там все просто помешаны на Науке. Считают, что она сотворит чудеса.

При слове «Америка» мистер Ундервуд слегка вздрогнул. Он только что вернулся из на редкость неудачной поездки с лекциями по этой стране, и рана его еще кровоточила.

— Америка — отвратительная страна, отвратительная, — желчно сказал он. — У них есть несколько неплохих ученых, но все они такие провинциальные: послушать их, выходит, что Наука не существует за пределами их страны. А народ у них — просто дикари, настоящие дикари… Великий боже! — добавил он в смятении, прерывая сам себя. — Сюда идет этот скучнейший человек — Ремингтон. Побеседуйте с ним, пожалуйста, чтобы я мог исчезнуть, хорошо?

Посмотрев вдоль аллеи, мистер Ривз увидел дородного мужчину в твидовом костюме, который неторопливо шел к ним.

— Ладно, ладно. Я побеседую с ним, — сказал он, удерживая мистера Ундервуда за рукав, — только прежде скажите мне откровенно, что вы думаете об этом музыканте, ну, вы знаете, Хиггинс-Рэгге.

— Я бы сказал, что он сделал одно открытие: оказывается, рояль — ударный инструмент, — сказал мистер Ундервуд и исчез.


Раздумывая над этим непонятным изречением оракула, мистер Ривз подобрал палку, которую ученый муж бросил, убегая, и, в свою очередь, принялся чесать свинье спину. Когда дородный мужчина поравнялся с ним, мистер Ривз кивнул и сказал: «Здравствуйте»; дородный мужчина тоже снисходительно кивнул и сказал: «Здравствуйте».

— Меня зовут Ривз, — явно напрашиваясь на разговор, сказал мистер Ривз, — а вы, если не ошибаюсь, профессор Ремингтон?

Весьма польщенный, дородный мужчина снова кивнул.

— Я слышал о вас от жены и… и от других людей, — покривив душой, сказал мистер Ривз.

Наступило молчание, во время которого мистер Ривз усердно тыкал палкой в свинью.

— Когда вы подошли, — мечтательно заметил мистер Ривз, — я раздумывал о том, что эти свиньи являются прекрасной иллюстрацией современного представления об Утопии. Ну, вы знаете: когда Наука все будет за вас делать, а вы будете лежать и бездельничать…

— В высшей степени безграмотная мысль, — резко заявил мистер Ремингтон. — Все будущее человечества зависит от Науки. Утопия, как вы это по неведению именуете, — не мечта, а реальность, приближающаяся к нам с поистине удивительной быстротой. И мир, который наступит, не будет миром безделья и чувственных наслаждений, он потребует напряжения всех сил, в нем найдут наконец полное применение все лучшие человеческие таланты!

Мистер Ривз был потрясен. Значит, в зависимости от школы научной мысли возможны различные подходы к проблеме значения свинарников для общечеловеческой морали. Но, будучи от природы лояльным, он все же попытался защитить тезис Ундервуда.

— Да разве же это так? — отважился заметить он. — Возьмите, к примеру, Америку. Они там просто помешаны на Науке, однако лучшие их ученые провинциальны — не признают иностранцев, а народ у них — сущие дикари.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза