Семи смертям не бывать

Данилкина койка у окна. Ему хорошо видно отсюда, как набухают на деревьях почки и просыхает, готовясь рожать, земля. Данилке весело. Позади фронт, окопы, липкая грязь, орудийный гул, вши, жидкая похлебка и смерть. Рана заживает, и скоро снова придется надеть измятую, испятнанную тяжелую шинель. Но о будущем думать не хочется. Чему быть — того не миновать. А сегодня хорошо, все радует Данилку: и набухающие почки, и солнечное тепло, и ласковый взгляд всеобщей любимицы Кати — медицинской сестры.

Рядом с Данилкой лежит солдат — строгое, в морщинах лицо, внимательный взгляд серых умных глаз. Все величают его почтительно по имени-отчеству — Афанасий Михайлович. Есть в этом человеке что-то внушающее доверие, уважение.

В обед Афанасий Михайлович пододвигает Данилке свою тарелку с кашей: «Ешь!» Сам он ест очень мало и неохотно. Видно, одолевает его болезнь. Но он не жалуется. Иногда Данилка, просыпаясь ночью, замечает при свете ночника устремленный в потолок взгляд соседа. О чем он думает? Данилке хотелось бы узнать, но спросить не решается. Зато сосед выспрашивает Данилку о его жизни. Никто еще не слушал его с таким интересом и вниманием. И Данилка рассказывает об отце, о дяде Степане, о приказчиках в лавке, о жизни бурлацкой вольницы, о петербургских и московских ночлежках — словом, обо всем, что ему пришлось повидать и прочувствовать за недолгую жизнь. Слушая Данилку, Афанасий Михайлович словно оживал. Данилка только потом понял, что в эти часы сосед вспоминал и свою молодость, такую же неустроенную, скитальческую, как и его.

Как-то Афанасий Михайлович спросил Данилку:

— Ну, парень, а дальше как жить будешь?

Данилка пожал плечами, усмехнулся:

— Как-нибудь проживем.

— Это верно… Как-нибудь проживешь.

В словах соседа послышался упрек. Данилке захотелось понять мысли Афанасия Михайловича, и, чтобы вызвать его на разговор, он сказал:

— А чем я лучше других?

Но сосед ничего не ответил. Молча и отчужденно он отвернулся к стене. Данилка и сам не понимал почему, но его глубоко это задело. С тех пор он особенно внимательно присматривался к соседу. Он чувствовал, что Афанасий Михайлович знает что-то такое, что необходимо узнать и ему.

Как-то ночью под храп, доносившийся с соседних коек, Афанасий Михайлович рассказал Данилке о рабочих кружках на Семениковском заводе в Петербурге, о 9 января, о людях, которые хотят изменить плохо устроенную жизнь.

В представлении Данилки это были богатыри, особые люди, совсем не такие, как он. Вот было бы счастье, если бы ему довелось повидать кого-нибудь из них!

Данилка и не подозревал, что такой человек рядом с ним.

Постепенно узнавал он о жизни Афанасия Михайловича. Однажды, сидя на койке соседа и вслушиваясь в его глуховатый голос, Данилка узнал, что Афанасий Михайлович сидел в тюрьме, бежал из нее и скрывался. Долгое время ему пришлось жить под чужой фамилией, по подложному паспорту. Его преследовали жандармы. Но у Афанасия Михайловича было много товарищей, которые помогали ему скрываться. Это были товарищи по партии. Так Данилка впервые узнал о большевиках.

Он стал жадно выспрашивать Афанасия Михайловича. И чем больше он слушал и узнавал, тем сильнее его тянуло к этим людям. Он понимал, что теперь уже не сможет жить по-старому. То, что он узнал, заставило его иначе, чем прежде, взглянуть на себя и свою жизнь.

Афанасий Михайлович как-то сказал Данилке:

Данилка слушал эти слова затаив дыхание» Он понимал, что это и прощание с Афанасием Михайловичем, и напутствие в новую жизнь.

Вскоре он выписался из госпиталя. Прежде чем окончательно распрощаться с большим четырехэтажным зданием госпиталя, где он пробыл почти месяц, Данилка постоял на улице, освещенной весенним солнцем, среди снующих, занятых людей. Он пытался найти окно, за которым лежал Афанасий Михайлович. Хотелось рассказать этому человеку, как глубоко он запал в Данилкино сердце. Но словами об этом не скажешь. Об этом должна будет сказать отныне вся Данилкина жизнь.

Весело оповещая о своем приходе, на улице села появляется коробейник. Потряхивая каштановой шевелюрой, улыбаясь во весь большой рот, он раскладывает на чьем- нибудь крыльце свое богатство. Из короба, как фокусник из чудесной шкатулки, он вынимает то сверкающий красками платок, то узорчатый ситец на платье, то маленький ящик из морских ракушек, то нитки для вышивания, то иголки, то кольцо с огромным, переливающимся на солнце камнем. Коробейник задорно расхваливает свой товар. Обступившие женщины зачарованно смотрят ему в руки, ловко выхватывающие из короба то одно, то другое. Кто-то уже примеривает платок, бежит в избу за деньгами. Сзади, посмеиваясь, переминаются мужики, подошедшие на зазывной голос коробейника.

— Эй, купец, табачком не богат? — раздается из задних рядов голос.