Семья

Кимберли сбежал вниз по ступенькам, распахнул дверь и не нашел ее за столиками на двоих и четверых в маленьком помещении. На мгновение ему стало нехорошо, и он зажмурил глаза. Он точно знал, что не опоздал. И она не могла прийти слишком рано. Когда он открыл глаза, то увидел ее за дальним столиком, она не помахала ему, но посмотрела на него очень пристально.

Издали она выглядела как одна из его студенток, молодая, застенчивая, еще не способная вести себя как следует в относительно новой роли. Когда она увидела, что он тоже заметил ее и направился к ее столу, она улыбнулась, и Кимберли сразу осознал, что она была самой хорошенькой женщиной здесь.

— Извини, что опоздал, — сказал он, садясь и беря ее за руку. Он заметил, что девушка за соседним столиком взглянула на них, а затем сделала вид, что не обращает никакого внимания. Отрыжка расизма.

— Ты не опоздал. — Она не переставала улыбаться. Протянула ему меню. — Что ты хочешь? — Ее голос сошел на нет, когда он взял у нее меню и положил лицевой стороной вниз на стол.

— Я не голоден. — Он почувствовал, что улыбается ей в ответ. — Я хочу не есть, а…

Они поднялись. Кимберли взял счет и на выходе оплатил его. Послеполуденное солнце заливало всю Кристофер-стрит, когда они шли на запад, мимо Бликер, к Бедфорд-стрит. Он все время оборачивался к ней, чтобы видеть, как ветер с Гудзона треплет ее короткие волосы. Потом они повернули налево на Бедфорд-стрит, и ветер стих. Они вошли в подъезд, и он поцеловал ее. Никто из них не сказал ни слова. Они вышли из подъезда и продолжали идти по Бедфорд-стрит.

— Мне ужасно не понравились эти заведения в Виллидж и то, как там одеваются.

Он повернулся, чтобы взглянуть на нее, до сих пор он никогда не замечал, во что она одета. На ней был, похоже, костюм из превосходного твида, узкая юбка, не такая короткая, как модно теперь, коричневого цвета с искорками желтого и серого. Бледно-зеленый шарф обвивал ее длинную шею. На ногах у нее были темно-коричневые туфли-лодочки на двухдюймовых каблуках.

— Ты выглядишь не так, как принято, не так, как принято в этих заведениях, — согласился он, — все эти бунтари создали как бы свою собственную форму одежды.

Они засмеялись и повернули к дверям дома, в котором жил Кимберли. Он открыл дверь подъезда и нажал три раза на кнопку звонка. Никто не ответил, он кивнул ей, повел наверх.

— Я могу купить себе такие расклешенные брюки и гороховый пиджак, — предложила она у дверей его квартиры.

Кимберли открыл дверь ключом.

— Это мода прошлого года. А может быть, они это носили и три года назад.

Он провел Эдис в прихожую и закрыл за ней дверь. Она смотрела, как он запер замок и накинул цепочку.

— А что они носят теперь?

— Ничего из того, что ты хотела бы носить, — сказал он, снова засмеявшись. — Господи, я не могу смеяться так много.

— Я тоже.

— Сколько у тебя времени, когда ты должна вернуться домой?

Эдис вошла в квартиру. Казалось, она состоит из одной большой гостиной с камином, занимавшим почти всю стену, за которой были две спальни. В давние времена, возможно, когда дом был только что построен, стена, до половины обшитая коричневым деревом, в стиле Тюдоров, была поверху покрыта фигурной штукатуркой.

В деревянной части стены имелось большое количество узких пазов, образующих полки, в которых была размещена, как представлялось, неисчислимая коллекция превосходных цветных открыток, купленных в европейских музеях. Репродукции картин и скульптур были закатаны в тонкий пластик. Эдис потерла рукой одну такую репродукцию, изображавшую благородного идальго эпохи Ренессанса в профиль, его чудовищно крючковатый нос делал ее больше похожей на карикатуру. Пластиковое покрытие позволяло мыть открытки. Эдис подняла репродукцию и повернулась к Кимберли:

— У него действительно был такой нос?

— У Федерико, герцога Монтефельтро? — Кимберли взял репродукцию из ее рук и поднес к свету.

Благородный идальго смотрел влево, он был одет в красную тунику и простую красную шапку, нахлобученную на коротко подстриженные, кудрявые черные волосы.

— За ним, должно быть, изображен город Урбино. Делла Франческа[95] обычно всегда обращал внимание на такого рода вещи.

— А этот нос…

— Это его нос. Этот Федерико был отличным парнем. Поддерживал дюжины поэтов, скульпторов, писателей, художников. А у тебя в платежной ведомости только один несчастный скульптор. Я купил эту репродукцию в галерее Национале делла Марче. Когда-то это был дворец Федерико, его построили в середине пятнадцатого века. Великий человек.

— Это все ты собрал?

Кимберли покачал головой.

— Масса людей годами делала свой вклад. Понимаешь, эта квартира никогда не пустовала. Она слишком хороша и недорога, чтобы тот, кто способен оценить подобное, упустил ее. Поэтому она всегда была в руках таких чудаков, как я.

Он снова захохотал. Потом начал менять место для репродукции герцога Монтефельтро, и это привело к тому, что пришлось поменять местами все остальные репродукции, пока, в конце концов, он не пристроил герцога у стены, ближе к окну.

— Вот здесь, — сказал он.