СемьЯ

– Мне кажется, это сложно объяснить… Просто тут надо каждый день просыпаться и делать все, чтобы никто не погиб. Да, тут не хватает воды, света, еды, даже простого теплого воздуха. Но тут жизнь острая. И интересная. Я бы ни на что ее не променял.

– А можно было как-то не так пафосно об этом рассказывать? – с улыбкой спросила Мила, и Костик махнул рукой.

– А я бы с удовольствием выбрался на волю, – мечтательно сказал Юра. – Надоело мне это место до чертиков. Кажется, что тысячу лет… Темно. Холодно. Грязно. Хочется погреться хоть немного…

– Так пошли со мной, – предложила Саша и сама поразилась этой смелости, сорвавшейся с губ. – Вернуться всегда успеешь…

Он глянул на нее со странным выражением лица – безысходность, замешанная на каком-то чужом, неясном чувстве. На горькой усмешке?.. Глаза потемнели еще сильнее, стали матовыми, без единого проблеска. Юра покачал головой.

– Может быть, потом. Когда-нибудь…

Их разговор прервала Валюшка, на чьих щеках расцветали алые пятна (Мила пыталась оттереть их засаленной тряпкой, но жирный томатный соус оказался сильнее). Девочка потянула Сашу за рукав, и та кивнула ей:

– Что такое?..

– Цветочек, – напомнила Валя с таким выражением, будто у Саши совсем не было мозгов.

– Какой еще цветочек?

– Синий. Как у динозавров… – Валино лицо мрачнело на глазах. Радостное предвкушение понемногу сменялось капризной гримасой.

Саша чуть приподняла сломанную руку, что висела на перевязи, но Валя не поняла намека:

– Цветочек! Нарисуй мне цветочек…

– Валька, не пищи, – поморщилась Женя, которая, крутя вспоротую жестяную банку, пыталась вылизать остатки рыбы. Толстый язык ловко скользил по зазубринам.

– Не ругай ее, – попросила Мила. – Она маленькая, и…

– Да мне пофигу, – не стала кривить душой Женя. – Пусть заткнется. И ты вместе с ней. Надо же, гусыня-наседка…

– Хватит, а, – даже молчаливая Саша не выдержала. Егор настороженно наблюдал за ними, сжимая ложку в кулаке так, будто готовился к кровопролитной битве. Юра с Костей делали вид, что поглощены облизыванием тарелок – чистой воды поблизости нет, а это значит, что мыть посуду придется по-собачьи.

– Заткнись, – Женя поморщилась. – Или здесь и останешься.

– Это мы еще посмотрим, – ответила Саша. – Хватит огрызаться на ребенка. Ты же вся такая сильная и крутая…

– Да ладно тебе, мы уже привыкли, – мягко вклинилась Мила, но ее даже не услышали.

– Хочешь – ори на меня, – продолжила Саша. – Ударь, обматери, шипи, как гадюка… Но не надо срываться на Вале.

Сашины щеки пылали, казалось, что у нее резко подскочила температура, а колкость рассыпалась под кожей мелким бисером. Женя открыла, было, рот, но их снова оборвал Костя:

– Ша! Хватит. Жень, собирай тарелки. Надо выдвигаться.

– Да пошли вы…

– Женя!

Она замокла, пыхтя, словно внутри нее булькал кипяток. Женя ни на кого не смотрела, а Саша, вглядываясь в ее коротко остриженный затылок, все думала о том, почему же она прибилась к ним, почему остается, если ненависть ко всему вокруг прожигает ее насквозь.

Валя устала дергать Сашу за рукав и поэтому, нахмурив светлые брови, сильно ущипнула за предплечье. Саша дернулась:

– Валь, ты чего?!

– Цветочек! – потребовала девочка.

– Смотри, у меня ведь рука сломана. Как же я буду рисовать?..

– Пр-равой, тупица, – не выдержала Женя, но от дальнейших комментариев благоразумно отказалась.

– Да и потом: на чем мы будем рисовать? – продолжала Саша, окаменев спиной. – И чем? У нас с тобой нет ни альбома, ни ручек… Давай потом, а? Я привезу тебе самые лучшие фломастеры!

Валя, нахмурившись, отвернулась. Саша осторожно погладила ее по голове, но Валя дернулась, не желая этого прикосновения.

Тарелки засунули в рюкзаки, банки из-под рыбной консервы оставили на ближайшем пыльном столе. Все же решили еще немного передохнуть – самую малость, всего десять минуточек. Костя бурчал, но спорить не стал – ему тоже надоело бесконечно брести по одинаковым тоннелям, а поэтому он уселся на пол и вытянул гудящие ноги.

Валя, мелькающая то тут, то там в рваных всполохах света, не сдавалась. Саша, прикрыв воспаленные веки и раздумывая, как же она вдруг оказалась в этом сумасшедшем мире, искоса поглядывала на девочку.

Бродяги удивительно быстро стали для Саши почти родными. Может, так действовал извечный страх, скопившийся в крови ядовитым газом, может, пустые тоннели, где одиночество было хуже смерти, хуже химеры. Но Саша уже успела полюбить их, чумазых и бледных, вылизывающих консервные банки и лениво переругивающихся, хоть встретились они всего лишь вчера.

Вчера… А кажется, что с момента ее падения в колодец прошли годы.

Но, какую бы теплоту Саша к ним не испытывала, ей все же хотелось поскорее попасть домой. Может, она будет приезжать к бродягам, привозить им продукты, купленные на первую жалкую зарплату, качать Валюшку на руках…

Но дома ждет папа. Прижаться бы сейчас, словно маленькой, к его заросшей щеке, почувствовать горечь бензина и машинного масла, что въелась в темные волосы. Проводить папу в дорогу.