СемьЯ

А потом набрать полную ванну горячей воды (с лавандовой пеной), выкупаться и проспать несколько дней в чистой и мягкой постели…

Валя, крутившаяся возле Милы и выпрашивающая что-то едва слышно, появилась словно бы из воздуха – улыбнулась во все зубы и протянула Саше серый лист:

– Цветочек!

Ее голос был переполнен надеждой.

– Фломастеров нет, – извинилась Мила, зашнуровывая рюкзак. – Только карандаши. Они мокрые, но…

– Там еще листы есть, – лениво добавил Юра, что полулежал с закрытыми глазами. – Вон там, под часами. Какие-то чертежи, даже книги со схемами… Если что, я подам.

– Спасибо… – Саша не знала, почему, но внутри нее вдруг поселилась дрожь, словно слабое покачивание стебля под теплым ветром. Трепет, восторг… Робкое проклюнувшееся чувство.

Валя, устав ждать, тряхнула размокшей пачкой карандашей.

– Хорошо. Ну, давай попробуем…

Мила включила еще один фонарик и закрепила его так, чтобы чахлый луч бил в потолок, затапливая комнату молочным светом. Саша, отыскивая хоть немного свободного места, уползла почти что под стол, скрючилась там, сидя на коленях, и разгладила чистый лист.

Синего карандаша в коробке не было.

Валя подползла сбоку, прижалась к раскачивающимся ножкам стола и требовательно глянула на Сашу. Чего, мол, сидишь. Рисуй.

Кивнув, Саша взяла красный карандаш и принялась за цветочек. Он прорисовывался по-настоящему ужасным – кривой, с дрожащими линиями и заломами, самый жуткий цветок на свете. Левая рука, висящая на груди, вновь напомнила о себе от неудобной позы, но Саша, стиснув зубы, рисовала.

– Нет! – Валя потянула красный карандаш на себя. – Синий цветочек.

– Маленькая, ну нет синего карандаша… – Саша виновато отвела глаза. – Зато есть зеленый, желтый, красный…

Интересно, можно ли смешать штриховку двух других цветов, чтобы получился синий?

– Нет! Я хочу только синий, – Валя захныкала. Еще минута – и она зарыдает, лицо ее побагровеет от натуги, а успокаивать девочку придется всем вместе. Женя ведь уже недовольна из-за детских криков, и если новая истерика начнется из-за какого-то несчастного цветка, то не сносить Саше головы…

– На! – Женя чем-то ткнула Валю в бок. – Не ной только.

В слабом свете Саша едва разглядела ручку – обыкновенную синюю ручку из прозрачного пластика, внутри которой все еще дрожали капельки воды. Валя засияла и мигом принялась черкать ручкой по серому листу.

– А что сказать-то надо Жене? – по-матерински сурово вклинилась Мила, но улыбнулась, не выдержав.

Валя рисовала, не слушая ее.

– Валь, а где «спасибо»? – не сдавалась Мила, желая, по-видимому, чуть снизить повисшее вокруг них напряжение.

– Спасибо, – механически ответила Валя и кинула ручку Саше. – На!

– Не пишет? – спросила она, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, словно тот самый бычок из детского стихотворения. Колени заныли от холодного пола. – Давай еще попробуем…

Кажется, теперь уже все бродяги наблюдали за ними, гадая, получится ли у Вали с Сашей синий цветочек. Как странно все было в их жизни: несколько часов назад они пробирались сквозь вонючий поток, что грозил унести их переломанные тела в глубины канализации, а теперь лишь волновались за судьбу синего цветка.

Немыслимо.

Ручка, оставляющая бесцветные вдавленные росчерки, наконец-то расписалась. Раз, другой – и вот на листе появляются синие каракули.

– Синий цветочек! – пискнула Валя и потянулась за ручкой.

– А я зеленый нарисую рядом, хорошо? – спросила Саша.

Сосредоточенная Валя, высунув от усердия язык, только кивнула в ответ.

Следом за карандаши взялась пухлощекая Мила – подползла на карачках, выбрала ярко-красный и принялась дорисовывать их клумбу. Рисовала она отлично – это были, конечно, не шедевры, но каждый лепесток казался ровным и круглым, ни один штрих не выполз за линию. Алые цветы распускались прямо на глазах.

Потом к ним подполз Егор и, ни на кого не глядя, взялся за желтый. В тишине слышно было только сосредоточенное дыхание и поскрипывание отсыревших грифелей.

Саше подумалось, что все эти сгорбленные люди, рисующие разноцветные бутоны, значат для нее гораздо больше, чем неловкие разговоры о тяжелых судьбах и непонимающих родителях.

– Нарисовались? – чересчур серьезно спросил Костя, когда все вокруг заполонили кособокие цветы. В глазах у него плескалось веселье. – Тогда пойдем. Саша, по-моему, уже и домой не сильно хочет. Что, тоже будешь бродягой?..

– Нет уж, спасибо, – усмехнулась она. – С вами хорошо, конечно… Но мне надо папу проводить.

Мила аккуратно сложила изрисованный листок и спрятала его в рюкзак. Юра с Костей, кряхтя и переругиваясь, с трудом отодвинули тяжелый шкаф от двери.

Скрежет. Шипение. Сдавленные ругательства.

– Отлично, – буркнул Костя. – И снова все в курсе, где мы находимся…

– Тогда надо просто быстрее уходить, – пожал плечами Юра. – И поменьше болтать.

Перед выходом Костя постоял пару минут, ухом прижимаясь к двери и проверяя, не бродит ли химера по гулким коридорам. Бродяги, сгрудившись за его плечами, молчали.

– Чисто, – выдохнул Костя в конце концов и ухмыльнулся от того, как по-киношному это прозвучало. – Идем.