СемьЯ

Нужно только идти вперед. Выключить голову, сосредоточиться на боли в ноге и хромать, опираясь на Егора. Он молодец. Иногда он почти что тащил ее на себе, и Саша не знала, как отблагодарить его за это.

Земляной пол, залитый водой, быстро остался воспоминанием – сначала бродяги поднимались по склону, потом продирались через узкий коридор и наконец ступили грязными ботинками на бледное полотно бетона. Саша обернулась – за ними цепочками тянулись следы с комьями отвалившейся грязи, будто бы те, кто остался призраком, все еще идут рядом с ними.

Наверное, и Костя остался призраком. Саше не хотелось о нем говорить, не хотелось видеть чахоточный стыд на лицах. Она пыталась заставить себя поверить, надеяться, что они найдут его, но…

Брось. Бродяги вернутся. Отведут ее на поверхность и вернутся. С ним все будет в порядке. С Костей просто не может быть по-другому.

Но в груди давило.

Не нашли. Не спасли.

– Вы как? – порой шепотом спрашивал Юра, и они нестройно отзывались ему. Усталые, изможденные, ослабевшие. Наверное, всем казалось, что дорога будет вечной.

И поэтому, когда впереди выросла бетонная лестница вверх, Саша зажмурилась, боясь, что глаза вновь ее обманывают. Юра покачал головой:

– Нет, это еще не выход.

– Но мы ведь уже близко, да? – жадно спросила Саша.

Он помолчал, не глядя ей в глаза. Но потом все же кивнул и отвернулся. Саша первой взлетела на эту лестницу, почти не чувствуя боли в ноге.

Даже Валюшка больше не хныкала и не капризничала.

Новый коридор шире и чище, над головой ослепительно белеют лампы. Никакой пыли, лишь глянцево лоснятся провода, а по углам больше не таятся изломанные тени.

Глаза, привыкшие к полумраку и хилым лучикам света, заслезились. Саша заморгала и потащила Егора за собой, а он, будто бы ослабев, наоборот пошел медленно и нехотя.

– Идемте, ну, быстрее, – подгоняла Саша. – Немного же осталось…

Еще одна лестница. И еще одна.

– Угомонись! – рявкнула Женя, не выдержав. – Валька не может так быстро. Че втопила?!

– Мы же почти пришли, – взмолилась Саша. – Свобода! Никаких коридоров, никакой воды, никаких…

– Тише, – Юра нахмурился.

Саше все было нипочем – она поверила, что все-таки успеет к папе. Понимала, что это глупо и по-детски, но верила. А вдруг он задержится подольше?..

Теперь они шли по широкому тоннелю без единой двери – пересохшее сероватое русло под ногами, тяжелый свод над головой, все подсвечено белизной лампочек. Все как обычно, только Саша летит на всех парах, будто обрела второе дыхание. Будто там, впереди, ее и вправду дожидается папа. Даже мать, бог с ней, она ведь тоже волнуется, еще бы, единственная дочь пропала…

– Я больше не могу, – шепнула Мила и, скривившись, упала на пол.

Один миг, и все летит к чертям.

Сначала Саша хотела закричать, что они не могут сдаваться – сейчас, когда спасение так близко. Что надо идти: «Вставай, Мила, и я потащу тебя на плече, если надо, если ты вдруг…»

Но одного взгляда хватило, чтобы крик застрял в глотке.

Лицо Милы побагровело. Кровь горячим потоком прилила к лицу, скопилась в глазах, где растворились даже черные зрачки, хлынула из носа…

Мила завалилась на бок, слабо улыбаясь им. Руки ее затрясло, словно бы по ним пустили ток. Саша, не чувствуя хромоты, бросилась к Миле.

– Милка, не вздумай… – Женя упала на колени первой, схватила Милу, пытаясь унять ее судороги. – Дер-ржись, ну, дер-ржись, потер-рпи, Мил…

Заревела Валюшка – истошно, протяжно, во всю мощь своих маленьких легких. На нее никто не обратил внимания.

– Что, чем помочь, что делать-то? – повторяла Саша, схватившись за Милу.

Егор крепко держал ее трясущуюся голову. Глаза у Милы закатились, обнажив багровые белки, изо рта пошла пена, которая, смешиваясь с кровью, превратилась в бледно-розовую жижу.

Мила все еще улыбалась. Словно бы не хотела пугать друзей.

– Началось. Держите ее крепче. Всё…

Юра стоял чуть поодаль, и Саша едва услышала его голос. Все мелькало перед глазами, ладони онемели – Саша навалилась на Милу и прижала ее к бетону, зажмурившись. Даже сломанная рука осталась где-то там, за чертой.

– Милочка, мама… – шептала она, не слыша.

– Тихо… – просила Женя с другого бока. – Тихо, Милка, боже, Мила…

Казалось, что этому не будет конца. И когда Мила, дернувшись и хрипло застонав, обмякла, Саша едва не расхохоталась – все внутри скрутило таким тугим узлом, что если не зареветь, не засмеяться или не закричать, то грудину попросту разорвет в лохмотья.

Не разорвало. Схлынуло.

Мила затихла. Расслабилась, став податливой и мягкой, а Саша, чуть отстранившись, разом поняла, что всё. Всё.

Распахнутые глаза Милы смотрели в потолок. Кроваво-красные, пустые глаза. Она больше не улыбалась, и странное выражение застыло на бледнеющем лице. Она как будто не хотела оставлять их всех, своих бродяг, и волновалась не за себя, а за них.

– Всё.

Юра выдохнул, и в его голосе скользнуло едва слышимое облегчение. Глаза заслезились, будто бы от сильного ветра.

Егор все еще придерживал Милину голову. Женя, отвернувшись, плакала. Вздрагивали ее костлявые плечи.

– Как… – прошептала Саша. – Она же…