СемьЯ

– Она болела, – ответил Юра и только тогда подошел к ним. Сел на бетон, вытянул ноги в тяжелых ботинках. Вдохнул. Выдохнул.

– Чем она болела?.. – Сашин голос даже ей самой показался чужим. Она заметила, что на рукаве осталась розовая кровь, и тошнота, рывком ринувшись к горлу, едва удержалась в Сашином теле.

Юра не ответил. Потянулся вперед, дотронулся до остывающего… Нет!

Со щек Милы сходила краска, рыхлый подбородок едва заметно дрогнул под Юриными руками.

Саша все равно не верила.

Он прикрыл пальцами сморщенные веки, положил ладонь Миле на лоб. Помолчал.

Егор, глядя в одну точку, раскачивался из стороны в сторону. Женя утирала распухший нос рукавом куртки и пялилась в стену. Она хотела держаться. Хотела быть сильной.

Как и Саша.

Кажется, даже нога перестала болеть, даже сломанная рука позабылась. Мила лежала перед ними, и было ясно, что она умерла – вроде бы ничего особенного, будто уснула, но нет. Что-то уже происходило с ее телом, что-то почти неуловимое, но все-таки заметное. Неужели именно так и выглядит оболочка без души?..

Милины руки все еще были теплыми. Саша гладила ее ладонь и пыталась представить, через сколько времени эти пальцы нальются холодной тяжестью, окоченеют, но никак не могла этого сделать. Вот же она, кровь, теплая и густая, прямо под тонкой кожей.

Сейчас Мила откроет глаза, вытрет испачканные губы и…

Шаги.

Воздух в тоннеле всколыхнулся. В лица бродягам дохнуло гнилью – сладковатый запах, от которого спазмом сжимает внутренности. И шаги… Тяжелые, нечеловечески тяжелые шаги.

– Идем, – дернул бродяг Юра, мигом взвившись на ноги. – Ну, быстро!

Он говорил шепотом, но даже в этом шепоте слышался визг.

Саша спокойно подумала, что вот теперь-то они точно умрут. Они ведь не уйдут без Милы, не бросят ее, даже мертвую, посреди тоннеля, залитого ярким светом. Пусть их всех растерзают, пусть они своими глазами увидят химеру, и пусть она сделает с ними, что хочет – хоть сожрет, хоть изуродует, хоть…

Они не бросят. Они должны… похоронить Милу? Попрощаться с ней по-человечески? Саша не знала.

Но знала она лишь одно – они не уйдут.

Женя вскочила следом за Юрой, потянула Егора на себя:

– Давай, пошли, она р-рядом…

– А Мила? – тупо спросила их Саша.

– Мы вернемся, – пообещал Юра, склонившись над ней. Дернул за руку, заставляя подняться. – Потом. Отведем тебя и вернемся. Позаботимся о… Сейчас надо бежать. Саша, очнись! Быстрее…

– А Мила? – Саша не понимала, что он говорит. Уйти от Милы казалось ей сумасшествием. Вот же она, да, пусть обмякшая и бледная, но это может быть обморок, они ведь не проверяли, она не может умереть, никто и никогда не умирал рядом с Сашей…

– Живо! – рявкнула Женя, подхватив Милин рюкзак, и они побежали.

Медленно, словно паровоз, едва тронувшийся от края платформы. Словно им не хватало угля, не хватало сил.

Шаги приближались. Саше казалось, что если она обернется, то изломанная тень уже покажется на том конце тоннеля. Как химера выглядит?.. Никто не знал.

Но никто и не хотел узнавать.

Саша смотрела только вперед. Увидеть Милу, лежащую на полу, беззащитную и слабую… От одной мысли об этом слабели ноги, а тяжесть в груди почти физически придавливала к земле.

Как будто боль душевная была способна побороть даже боль телесную. Невозможно.

Юра бежал впереди, тянул Сашу за руку. Казалось, ему все равно, что будет дальше – главное спасти ее, увести прочь от яркого света и от тоннеля, где они как муравьи под лупой в беспощадный солнечный день.

Шаги догоняли. Теперь тварь бежала – казалось, что воздух пронизан током, что вот-вот острые зубы вцепятся в ступни и потащат тело на себя, а бродяги потеряют еще кого-то…

– Быстрее! – изо всех сил орал Юра, больше не таясь.

И они бежали все быстрее и быстрее, хотя казалось, что это невозможно.

Только вот Саша не боялась. Щеки кололо, глаза высохли и будто подернулись мутной пленкой, но страха не было. Только желание вернуться, схватить Милу и потащить ее за собой. Хоть за ногу, хоть даже и взвалить отяжелевшее тело на плечи и понести, пригибаясь к полу.

Бродяги свернули в очередной боковой тоннель, добежали до коридора. По обе стороны – лишь обгорелые двери, выдранные из проемов черные косяки, обугленные головешки. Саша замечала все обрывками – бегущий Юра так крепко стискивает ее ладонь, что пальцы немеют, сзади истошно орет Женя, пока тварь хрипит там, прямо за плечами. Она вот-вот догонит их, и тогда никакого папы, никакого солнца, и мама даже не узнает…

Юра влетел в комнату, рявкнул что-то, и Женя скользнула следом за ними. Егор пронесся мимо, но быстро понял свою ошибку.

Юра же, едва зашвырнув Сашу в комнату, теперь крепко схватился за дверь:

– Сюда! – зашипел он.

И только когда Егор оказался внутри, Юра прикрыл за ними дверь, едва удержавшись от желания хлопнуть ею изо всех сил – все жилы на лице вспучились от напряжения. Дверь едва слышно закрылась, и только тогда Юра с Егором осмотрелись по сторонам.