Семья

— Нет. — Казалось, юноша не хотел продолжать этот разговор.

— Сотрудничали с немцами?

Командир партизан пожал плечами.

— Тогда кто же они?

В наступившей тишине Палмер оглянулся и стал пристальнее разглядывать пленников. Они с таким же вниманием смотрели на него. Наконец, один из них, молодой, заговорил.

— Здравствуйте, майор.

— Silenzio.[23] — Женщина, державшая винтовку, ткнула в спину говорившего. При ближайшем рассмотрении, увидел Палмер, ей было лет двадцать.

— Привет от Дона Джи, — произнес чей-то голос.

По-видимому, никто не слышал его, кроме Палмера. Он прищурился, глядя на группу, пытаясь определить, кто говорил. Молодой специалист по поэзии Байрона наблюдал за пленниками, а затем более внимательным взглядом смерил Палмера. Наконец, он облизнул свои пыльные губы.

— Это, э-э, личное дело, Maggiore,[24] — сказал он, еще медленнее выговаривая слова, как будто изо всех сил стараясь, чтобы его поняли. — Не столько личное, сколько, э-э, внутреннее. Нет. Касающееся местного населения. Si. Местная проблема. Эти мужчины насиловали наших молодых женщин. Крали. Шантажировали нас. Угрозами отбирали деньги. Устанавливали незаконные налоги, лишая нас средств к существованию. На зерно, воду, вино — на все.

Он остановился, чтобы передохнуть. В наступившей тишине за спиной Палмера, из зала, а не с помоста, кто-то пробормотал:

— Привет от Дона Джи.

На этот раз его услышали все. Это возымело жуткий эффект. Зал ратуши, в котором стоял гул шепчущихся голосов и болтовни, вдруг застыл, люди стали похожи на живые статуи, услышав тот негромкий голос, шедший неизвестно откуда.

Палмер почувствовал, как вдруг вспотело под мышками. Он стянул с себя каску и осторожно положил на кафедру.

— Вот в чем проблема, — начал Палмер, говоря так же медленно, как говорил молодой искусствовед. — Слово, которое вы пытались подобрать, — это «гражданский». Эти мужчины совершили гражданские правонарушения неполитического характера. Они будут наказаны. Но их должен судить и приговорить гражданский суд. Скоро у вас будет такой суд, компетентное гражданское учреждение, которое будет выносить решения по таким делам. Вы не имеете права заменять собой такое учреждение. Я предлагаю поместить арестованных в тюрьму. Мои солдаты обеспечат надежную охрану. Я даю вам гарантию.

Одна из женщин, охранявшая пленников, воинственно затрясла головой и выпалила что-то по-сицилийски в сторону партизанского вожака.

— Может быть, — смущенно ответил тот по-английски. Потом он оправился от смущения и снова заговорил на местном диалекте, предоставив Палмеру догадываться о содержании речи по отдельным словам и фразам.

Спор затянулся. Парень в дальнем конце зала с автоматом «Щмайссер», небрежно болтавшимся у бедра, казалось, был на стороне женщин. Палмер с трудом начал понимать, о чем они говорят. Женщина и несколько партизан не доверяли чужакам, будь то американцы или кто-то другой. Вожак, по-видимому, был готов в принципе довериться американцам, но не в случае с этими пленниками. Палмер глубоко вздохнул.

— Я даю гарантию, что этим людям будет обеспечена надежная охрана, — громко повторил он. — Даю вам гарантию правительства Соединенных Штатов Америки и президента Франклина Делано Рузвельта.

Он помолчал, пытаясь определить, подействовало ли его обещание.

Его солдаты, обеспокоенные его долгим отсутствием, начали по одному появляться в дверях ратуши. Мимоходом прислушиваясь к спору, они медленно продвигались в глубину зала по боковым проходам.

Они встали по всему периметру зала, слушая говоривших, пока их число не возросло почти вдвое по сравнению с красными повязками. По огневой мощи двадцать человек спецкоманды Палмера равнялись сотне партизан. Винтовки, кольты и пулеметы Томпсона спокойно поблескивали вперемежку со связками ручных гранат. В напряженной тишине солдаты спецкоманды пристально наблюдали за Палмером и вожаком партизан, как будто пытаясь ответить на вопрос Палмера: «Кто же здесь негодяи?»

Палмер знал, что его люди обладали достаточными средствами, чтобы перебить партизан, а заодно и пленников, и горожан в зале. Логика молчаливой дуэли была оглушающей. Партизанский вожак сдался, и Палмер приказал отвести арестованных в тюрьму. Они весь день под вооруженной охраной убирали трупы и мыли из шланга помещение. Потом они покорно проследовали в камеры, где их заперли.

В следующие два дня в город вошли войска пехоты, освободив спецкоманду для операций в других районах. К концу недели все арестованные были освобождены. Четверо из них были впоследствии назначены в муниципалитет города. Один из них стал мэром. Двое были назначены судьями. Остальные исчезли, отправившись на поиски отряда партизан, который захватил их.