Семья

Ее жизнь изменилась кардинальным образом. Теперь она почти не спала. Она вспоминала, как в детстве ее отец делал дочерям мягкие выговоры, когда те слишком капризничали или не в меру шалили. «Я устал сверх меры», — говорил он им тогда. И вот теперь то же самое происходит со мной, думала Меган. Я устала сверх меры. Я даже не могу спать, потому что не знаю, когда раздастся новый писк с требованием подать бутылочку или покачать на ручках, или сменить пеленку.

Через два месяца после рождения дочери она снова вышла на работу. Как врач она бы прописала самой себе — перед тем, как снова погрузиться в заботы трудового мира, — по крайней мере трехмесячный отпуск. Но как молодая мать она обнаружила, что это невозможно. Ей необходимо было как можно скорее доучиться год в качестве ординатора общей практики, а кроме того, она обнаружила, что нуждается в работе: Меган хотела напомнить себе о том, кем была в своей прошлой жизни.

Ее сестры помогали чем могли. Кэт присматривала за Поппи, когда Меган по утрам уходила в клинику, потому что «Мамма-сан» открывался только к обеду. Джессика приходила днем и принимала дежурство от Кэт. Кирк постоянно болтался где-то рядом и приносил Меган то пеленки, то другие принадлежности: приспособления для разогрева молока, погремушки и тому подобное. Но рано или поздно она оставалась наедине с ребенком и с бессонными ночными часами, и с этим всепоглощающим чувством разочарования в себе. Материнские обязанности она выполняла абсолютно неудовлетворительно. Но ведь так не может длиться вечно? Сестры, которые не всегда смогут ее замещать, слезы ребенка, которые она порой не способна остановить, эта маленькая квартирка, и вечный грохот, доносящийся с нижних этажей. Необходимо было что-то менять.

Меган очень любила свою дочь. Но она не могла постоянно ею заниматься — это не было заложено в ней природой. Она оказалась гораздо ближе собственной матери — Оливии, чем могла себе представить. А ребенок заслуживал большего. Меган отдавала Поппи все, что могла, но это «все» было до смешного ничтожно.

Она знала, что многие женщины справляются с беременностью и материнством без посторонней помощи. В клинике она встречала таких женщин каждый день. Одиночное материнство стало в наши дни, можно сказать, жизненным стандартом. Так почему же это дается ей так тяжело? Или все они чувствуют себя точно так же, как она, все эти несчастные одинокие мамаши? Теперь-то Меган на своей шкуре испытала, какова реальная жизнь в Санни Вью.

Между тем, год ее ординатуры подходил к концу. Скоро ей предстояло сдавать письменный экзамен, который в ординаторской среде считался самой легкой частью квалификационной сессии.

— А что если я провалюсь? — с ужасом спрашивала Меган доктора Лауфорда.

— Не провалишься, — отвечал он. — Никто не проваливается. Кроме тех, кто решил окончательно и бесповоротно сломать свою жизнь.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Кэт.

Рори выгнул спину и закрыл глаза. Лицо его было такого же цвета, как вчерашние бинты. Он тихо постанывал. Обезболивающие не помогали, или дозы просто не хватало для мужчины, которому только что провели операцию в области яичек.

Рори казалось, что его вот-вот вырвет, хотя в желудке у него было пусто. Почему-то в нем постоянно скапливалась непонятная влага. Сквозь бинты он чувствовал, что его бедные, распухшие яйца постоянно кровоточат. «Господи! — думал он. — Сколько приключений на задницу!»

— Как я себя чувствую? — переспросил он. — Как человек, которого вскрыли, а потом сшили заново. Если тебе интересно знать.

— Но ведь дело того стоит, не правда ли? — Кэт взяла его за руку. — Оно стоит всех этих страданий?

— Стоит, стоит, — слабо ответил он.

Она слегка коснулась губами его горячих губ.

Несмотря на то, что он чувствовал себя так, словно его кастрировали (ирония судьбы — операция как раз предполагала полное восстановление репродуктивности его мужского аппарата), Рори провел рукой по ее ногам. Длина этих потрясающих ног не переставала его удивлять. Он любил гладить их от колена до бедра. «Ты меня измеряешь», — смеясь, говорила Кэт в таких случаях.

— А что потом? — спросила она.

Он снова зашелся от боли.

— Когда все это заживет, — отдышавшись, сказал Рори, — я пойду и, знаешь, сдам анализ в какую-то бутылочку.

— Поговори с моим родственником Паоло, — посоветовала она. — Кажется, он делал это множество раз.

— Кэт, если есть на свете вещь, которой мужчину не надо учить, так это… О-о-о-х! — От боли у него на глазах выступили слезы. — Так это онанизм.

— И тогда они подсчитают твои сперматозоиды?

— Подсчитают. Попробуют их пощекотать. И посмотрят, насколько они прыгучие и здоровые. Посмотрят, есть ли они у меня вообще.

— Они есть, я в этом уверена.

Рори улыбнулся, глядя в ее озабоченное прекрасное лицо. Да, оно того стоило, потому что в результате он вернул эту женщину в свою жизнь. Правда, ей почему-то кажется, что самое трудное во всем этом деле — это встреча сперматозоида с яйцеклеткой.