Семья

Он засмеялся от счастья, и его глаза наполнились слезами. Он так ее любил! Он и сам не мог поверить, что способен на такую чистую, ничем не обусловленную любовь. Это его дочь. Его крошечная, новорожденная дочь!

Она взвизгнула прямо ему в ухо.

Меган стояла в дверях.

— Может, ты хочешь чаю? — спросила она. — Или чего-нибудь еще?

— От чая не откажусь, — ответил он. — А знаешь, в чем, по-моему, проблема?

— В чем?

— В том, что она ребенок. Только и всего. — Кирк погладил Поппи по спине. От нее пахло молоком и ванной. — И еще в том, что ты пытаешься со всем справиться самостоятельно.

Меган плотнее запахнулась в халат.

— Пойду приготовлю чай.

Кирк поднял Поппи на руках, посмотрел на нее сквозь слезы, застилающие ему глаза. Его губы расплылись в широкой улыбке. Малышка постепенно становилась настоящей красавицей. Она все больше была похожа на нормального новорожденного малыша, круглолицего, розовощекого и пухленького.

Но даже если она и не станет красавицей, думал он, для него она все равно прекраснее всех на свете. Он крепко прижал ее к себе. Свою ненаглядную дочь.

От нее исходило тепло, как от нагретой бутылочки с молоком. Ее нельзя слишком сильно стискивать, напомнил себе Кирк, девочка еще слишком мала. Но он ничего не мог с собой поделать. Ему казалось, что он никогда не сможет выпустить ее из рук, потому что именно она дарила ему это чувство — всепоглощающей, покровительственной любви.

Очевидно, он сжал ее слишком сильно. Потому что когда Меган вернулась в комнату с двумя чашками чая, Поппи вдруг пукнула изо всех сил, да так громко, как страдающий от газов чернорабочий во время пятничного кутежа. И тут она уснула.

Кирк с Меган посмотрели друг на друга и засмеялись. Потом Меган приложила палец к губам.

— Ради бога, только не разбуди!

Кирк нежно поцеловал дочь в щечку. Как может быть что-то таким безупречным? И уложил ее в колыбельку.

— Спасибо, — прошептала Меган.

— Она растет, — тоже шепотом заметил Кирк.

— Еще месяц-другой, и она сможет носить совершенно нормальную одежду, как и положено новорожденному ребенку. Все, что подарила ей Кэт.

Они пошли на кухню и пили чай, оставив дверь спальни чуть приоткрытой. Ребенок спал без задних ног. Чай быстро кончился, а они продолжали сидеть, вслушиваясь в звуки ночи. Но в такой поздний час даже улицы Хокни опустели и погрузились в безмолвие.

— Ну, что ж, — сказал Кирк, вставая и собираясь уйти.

Меган тоже поднялась и запахнула халат поплотнее. И приложила палец к его губам.

— У нее твой рот, — сказала она.

— Неужели?

— Да. Такой же широкий. Именно поэтому ей удается так громко кричать.

Кирк потрогал кончиками пальцев подбородок Меган.

— Но у нее твой подбородок, — сказал он. — Такой же сильный и решительный. И твои глаза.

— Я в полном раздрае, — прошептала Меган, отстраняясь от него.

Только не это. Она хотела показать, как благодарна ему за то, что он пришел к ней посреди ночи, хотела показать, что между ними существует связь — и всегда будет существовать. Но только не это.

— Ни в каком ты не в раздрае, — возразил он. — Ты потрясающая!

— Не говори так! Прошу тебя. Не говори то, что не соответствует действительности.

Она не питала иллюзий относительно своего тела. Ее критичность в этом отношении могла сравниться разве что с критичностью подростка к самому себе. Но вместо проволоки на зубах и веснушек на щеках, у нее теперь был огромный шрам на животе, а воспаленные, бесполезные соски ныли и пульсировали на твердых грудях — грудях таких незнакомых и тяжелых. И живот ее все еще был большим, словно никакого ребенка из него не извлекали.

— Ты очень красива, Меган. Для меня ты всегда будешь красивой.

— Неправда. Я в полном раздрае. Посмотри.

Она слегка распахнула халат, расстегнула пуговицы на пижаме и приподняла майку. Послеродовой шрам все еще казался свежим. Кирк сделал к ней шаг и провел по шраму пальцем — почти не касаясь.

— Отсюда на свет появилась наша дочь, — сказал он. — Этот шрам совсем не безобразный.

Меган опустила голову. Ей было приятно слышать эти слова, но «этого» она от него не хотела.

— Я так устала, — сказала она.

— Тогда пойдем спать. — Он заботливо опустил ее майку. — Нам всем троим пора спать.

В темноте спальни, прислушиваясь к спокойному дыханию дочери, она позволила ему раздеть себя. Потом они легли в постель, и она повернулась к нему спиной, но не возражала, когда он прижался к ней с нежностью целомудренного влюбленного.

— Я так устала, — повторила она.

— Тогда спи.

— Может быть, утром.

— Я больше никуда не уйду.

Он обнял ее, и она ощутила его тепло, тепло человеческого участия, и ее уставшее тело с благодарностью отозвалось на милосердные объятия сна, и Меган сдалась.

Часть III Самая естественная вещь в мире

18

Когда Кэт было двенадцать лет, Джессике восемь, а толстой крошке Меган четыре года, им захотелось жить с матерью.

Решение принимала, разумеется, не Оливия и не Джек, а Кэт собственной персоной, самостоятельно и ни с кем не советуясь.