Семья Берг

— А я и есть артистка. Только играю не на сцене, а в жизни. А присела я перед вами потому, что вы сразу превратились в очень импозантного мужчину.

— Что это за слово такое — импозантный? Я такого не слыхал.

— Импозантный? Как вам объяснить? Это как бы величественный, что ли…

— Ну, артистка, а как вас зовут?

Она уловила его заинтересованность — атака не прошла даром:

— Меня зовут Эся, полное еврейское имя — Эсфирь. Но я люблю, чтоб меня называли по-русски — Элина. А вас?

— Меня-то? Павлом.

— Хотите, я вам что-то скажу как женщина? Вы очень возбуждающий кавалер.

Павел чувствовал, что от ее игривого поведения и сам приходит в возбуждение.

— Вы тоже выглядите… — он слегка запнулся.

— Вы хотите сказать, что я тоже выгляжу возбуждающе, да? Благодарю за второй комплимент. Хотите, послушаем вместе очень интересное современное танго?

Подойдя к двери, она быстро ее заперла, повесила табличку «Закрыто на учет», поставила новую пластинку и грациозно пританцовывая, подошла к Павлу. Тот же хрипловатый голос пел:

Зачем же нам нужна чужая Аргентина?
Вот вам история каховекого раввина,
Который жил в заштатном городе Каховке,
В такой убогой и шикарной обстановке.

В Каховке славилась раввина дочка Энта,

Такая тонкая, как шелковая лента,
Такая чистая, как новая посуда,
Такая умная, как целый том Талмуда.

Но вот случилась революция в Каховке,

Переворот свершился в Энтиной головке:
Приехал новый председатель райпромтреста,
И Энта больше не находит себе места.

Иван Иванович, красавец чернобровый,

И галифе на нем, и френч почти что новый.
И вот чего в Каховке раньше не случалось —
Что по любви ему красавица отдалась.

Вот раз приходит наш раввин из синагоги.

Его уж Энта не встречает на пороге,
А на столе лежит письмо, четыре слова:
«Прощай, уехала, гражданка Иванова».

Павел усмехнулся:

— Действительно, зачем нам ехать в далекую Аргентину, у нас здесь уже оживает свой буржуазный мирок.

Элина хитро заулыбалась:

— Хотите потанцевать? — и, не дожидаясь ответа, изящно положила ему руку на плечо, подхватила и повела по маленькой комнате. Павел никогда раньше танго не танцевал и неловко топтался, но обнимать ее тонкую талию, чувствовать под шелком молодое горячее тело было приятно. Элина взяла его руку и передвинула пониже, так что теперь он держал ее не за талию, а за упругую, полную ягодицу. Павел поражался и все краснел, а она как ни в чем не бывало склонила голову к нему на плечо, щекотала волосами и томно шептала прямо в ухо:

— Это танго как будто точно про меня. Только не верьте всему. Хотите, я вам что-то скажу? — она привстала на цыпочки, дотянулась до его уха и шепнула: — Я вовсе не такая чистая, как новая посуда, — на секунду отодвинулась, заглянула ему в глаза, потом вдруг совсем на нем повисла, обхватив ногами, и порывисто впилась в его губы влажным поцелуем. — Теперь ты понял?

Павел давно понял. Эпоха революции и Гражданской войны принесла ускорение во всем, а в отношениях между полами — тем более. Девке просто побаловаться хочется, а вовсе не свататься. Она за рукав потащила его по лестнице на второй этаж, и, поднимаясь за ней, он опять вспомнил, как тетка нахваливала ее невинность. В спальне она задыхающимся голосом приказала:

— Раздевай меня, я люблю, когда меня раздевает сильный мужчина.

Он собирался действовать решительно и, немедленно засунув одну руку под ее платье, хотел бросить девушку на постель, подмять ее под себя, но она вдруг резко его оттолкнула:

— Что за солдатская манера кидаться на женщину и насиловать ее? Не торопись, раздевай медленно, страстно. Надо привыкать к обхождению с городскими дамами.

На ней было такое тонкое и красивое белье с кружевами и вышивкой, о каком он даже не имел понятия. На трусиках спереди, как раз на лобковой части, был вышит Амур с луком и стрелой, направленной вниз, а на бюстгальтере — яркие розы. Он даже засмотрелся на подобное диво: и правда, такое сокровище нужно снимать бережно.

А она расстегивала уже его брюки: застежек-молний тогда еще не делали, и она методично расстегивала пуговицу за пуговицей, как бы невзначай касаясь Павла то тут, то там.

В искусстве любви Элина оказалась невероятно изощренной: вертясь во все стороны, изгибаясь змеей, то поворачиваясь спиной, то становясь на четвереньки, она стонала, водила по нему руками и шептала: