Семья Буссардель

Господин Бизью сказал, что вслед за ним прибудет делегация из сорока одного савояра с целью заявить императору французов, что их страна была бы рада, если бы ее присоединили к Франции. Старику Бизью предлагали возглавить делегацию, но он отказался, ссылаясь на свой преклонный возраст и на то, что для его фабрики это присоединение было бы выгодным ввиду упразднения таможенного барьера. В таких вопросах он придерживался тех же принципов, что и Буссардели: он остерегался вмешиваться в политику. Но вся атмосфера в столице была такова, что он решил оказать через свою дочь, ставшую парижанкой, почетный прием делегации.

На несколько дней Теодорина изменила своим обязанностям хозяйки дома на улице Басс-дю-Рампар и с утра до вечера пропадала в родительском особняке на Пантьеврской улице; она отворила там приемные покои, освежила их убранство, украсила их множеством зеленых растений и для устройства званого обеда составила столы в форме подковы. Фердинанд испытал странное чувство, когда присутствовал на этом обеде, занимая место в конце стола, тогда как Теодорина сидела на главном месте, имея напротив себя отца, а по правую руку - Грейфье де Белькомба, который накануне держал речь перед императором, императрицей и наследным принцем.

Делегация отбыла обратно в Савойю, и целый месяц Теодорина, отличавшаяся невозмутимым спокойствием, проявляла необычную для нее рассеянность. 22 апреля в Савойе должен был проводиться плебисцит. Теодорина чуть не каждый день писала отцу, посылала депеши, нетерпеливо ждала, когда принесут почту. Фердинанд, которому жена в известной мере всегда внушала уважение, делал вид, что не замечает ее нервного состояния. В это время он завел новую любовную интригу, чрезвычайно его захватившую, и из-за нее мало бывал дома; возвращался он почти всегда за полночь, а то и на рассвете, осторожно проскальзывая в калитку, выходившую в переулок Сандрие.

Наступил наконец день 22 апреля. Вечером благодаря телеграфу никто уже не сомневался в результатах, но пришлось подождать еще неделю, пока стали известны точные цифры. Когда принесли депешу, Теодорина, поджидавшая ее, была у себя в будуаре. Она вскрыла телеграмму, прочла ее.

- Ах! - воскликнула она и вся побелела. Она позвонила.

- Пошлите сейчас же в клуб - барин хотел там быть, пошлите на улицу Прованс и к моим замужним дочерям. Я прошу всех родственников прибыть ко мне. Отворите внизу большую гостиную и приглашайте пройти туда. Когда все соберутся, скажите мне.

День был воскресный, младшие сыновья и юная Ноэми находились дома. Через полчаса самое большее Теодорина предстала перед своей родней. С величавой осанкой появилась она в дверях большой гостиной. На ней было нарядное платье из шелкового фая темно-красного цвета, который подчеркивал ее солидность. В руке она держала телеграмму. Мгновение она глядела на собравшихся родственников, позади которых, по ее распоряжению, выстроились все слуги.

- Я созвала вас, - сказала она, - для того, чтобы сообщить вам весть, ставшую уже официальной, - весть о том, что Савойя, мой родной край, по добровольному ее желанию вновь стала французской землей. Вам, конечно, интересно будет узнать итоги подсчета голосов при плебисците.

Родные слушали с удивлением, сбитые с толку театральностью этой аудиенции, которая была совсем не в характере Теодорины, и легкой дрожью в голосе, выдававшей ее волнение.

- Состояло в списках сто тридцать пять тысяч четыреста сорок девять человек, - читала Теодорина, - участвовало в голосовании сто тридцать тысяч восемьсот тридцать девять человек, из них сто тридцать тысяч пятьсот тридцать три человека ответили "да", двести тридцать пять "нет", семьдесят один бюллетень признан недействительным.

Она умолкла и, подняв руку ко лбу, покачнулась, - казалось, вот-вот упадет в обморок, впервые в жизни. К ней бросились, подхватили, и внуки обняли свою бабушку. Но она уже оправилась и объявила, что поедет сейчас в церковь св. Магдалины отслужить благодарственный молебен. Она согласилась, чтобы близкие сопровождали ее.

Набралось столько народу, что к трем каретам, ожидавшим у подъезда, прибавилось еще две, и со двора выехали вереницей пять экипажей. Фердинанд, которого посланный не нашел в клубе, приехал как раз в эту минуту и видел, как маленький кортеж направился по бульвару. Не известно, заметила ли мужа Теодорина, во всяком случае, она не дала распоряжения остановиться, и лишь слуги сообщили ему дома, что' произошло.

Но уже приближались новые события. В тот же самый год, 29 сентября, император подписал декрет, объявляющий, что для общественной пользы нужно построить новый оперный театр, и местоположение его было определено между бульваром Капуцинок, Шоссе д'Антен, улицей Нев-де-Матюрен и переулком Сандрие,