Семья Буссардель

Через неделю после этого переселения Карто де ла Шатр, неизменно преданный Буссарделям, отправился в Кретейль. Возвратившись, он заявил, что вполне удовлетворен: в лечебнице большой порядок, доктор Юбертус - весьма опытный специалист и человек, на которого можно положиться, и вполне согласен с ним относительно состояния мадемуазель Буссардель и способах ограничить сопряженные с ним опасности. Посещения больной пока не допускаются.

Родственники, в течение стольких лет проявлявшие не" уклонную заботливость о тете Лилине и почтительность к ней, беспрекословно подчинились запрету навещать ее; впрочем, сообщение с Кретейлем было крайне неудобно. В тех кругах, где вращались Буссардели, никто и не заметил исчезновения старой девы; она жила в стороне, особенно после первого апоплексического удара, да и всегда-то ее общество мало интересовались, поэтому близким не приходилось затруднять себя объяснениями по столь щекотливому вопросу.

Можно было ожидать беспокойства со стороны аббата Грара и господина Минотта, но о них не было ни слуху, ни духу, словно они куда-то пропали или никогда и не были знакомы с мадемуазель Буссардель.

Единственной связью между палатой тети Лилины и внешним миром были посещения госпожи Буссардель. Ни Карто де ла Шатр, ни директор лечебницы не возражали против них, она сама упросила сделать для нее исключение.

Регулярные поездки в Кретейль вошли у нее в привычку. Она привозила больной корзинку с фруктами, лакомствами и всякими вкусными вещами, но иной раз Амели возвращалась вечером домой с красными глазами, совсем разбитая, и ей пришлось признаться свекру, что тетя Лилина не всегда встречает ее ласково.

- Так вы больше не навещайте ее, дорогая Амели, она уже не в состоянии ценить вашу доброту к ней, - говорил старик Буссардель. - Мы все свидетели, что вы сделали для нее гораздо больше, чем обязаны были сделать. Я совсем не хочу, чтоб вы до такой степени портили себе жизнь из-за Аделины.

- Оставьте, папа, - отвечала Амели, покачивая головой, - это мой долг. И не такая уж это неприятность, чтобы я не могла ее вынести.

XXVII

Через неделю после большого и весьма удавшегося раута госпожа Буссардель, захватив с собою пятерых детей, их бонну, их нянь и свою горничную, перенесла свои пенаты в Гранси, Приехав туда, она не совершала инспекционных поездок по имению, не опрашивала слуг, не проверяла счетов, с чего обычно начиналось ее пребывание в Гранен. Целыми днями она, облокотившись на подушки, лежала на диване в гостиной, лениво вышивая по канве; часто откладывала свое рукоделие и поднимала голову только для того, чтобы взглянуть на детей, игравших перед домом на большой лужайке. Она была в Гранси пока еще в одиночестве; ее невестки собирались приехать недели через две, не раньше, а мужчины заявили, что они останутся в Париже, чтобы присутствовать на торжествах в честь 14 июля, национального праздника Франции.

Наконец прибыл Викторен, довольный, улыбающийся, и сразу же подарил ее весьма симптоматическими знаками внимания. Она этого ждала. На авеню Ван-Дейка супруг обычно всю зиму оставлял ее в покое, но в деревне, где нарушались его парижские привычки, он больше недели не выдерживал.

Однажды вечером он предложил ей руку, чтобы повести ее из гостиной в столовую, и столь же галантно проводил ее после обеда в гостиную, а в десять часов с подчеркнутой любезностью собственноручно поднес ей традиционную чашку отвара липового цвета; согласно его собственному упрощенному кодексу ухаживаний, действовавшему уже давно, это означало, что через час он намерен пожаловать к ней и надеется, что дверь не будет заперта...

Поднявшись к себе в спальню, госпожа Буссардель проверила, хорошо ли заперта дверь между их сообщающимися туалетными комнатами, и от избытка осторожности даже решила не раздеваться. Уже больше шести месяцев муж не приближался к ней. Очень скоро она услышала из спальни, что кто-то ломится в туалетную. Амели пошла туда.

- Что вам угодно, Викторен? - спросила она через дверь. В противоположность многим женам она еще продолжала на людях говорить мужу "ты", а наедине разговаривала с ним на "вы".

- То есть как - что?.. Угодно, чтобы вы мне отперли.

- Извините, я хочу остаться одна.

- Нет.

- Так что ж вы?.. Отоприте, Амели. Не можем же мы разговаривать через дверь.

Она отперла, но только приоткрыла дверь, крепко ухватившись за скобку. У порога стоял красивый мужчина в халате, верхние пуговицы сорочки были расстегнуты, и видны были курчавые белокурые волосы, которыми грудь его заросла до самой шеи.

- Что это значит? - спросил он. - Ты еще не разделась?

- Нет.

Он рванулся, хотел войти, она не сходила с места; на нее пахнуло густым запахом туалетного уксуса Бюлли, которым он, по-видимому, только что обтерся. Амели еще одно мгновение смотрела на него.

- Викторен, я больше никогда не отопру вам дверь своей спальни.

- Что? Что? А по какой причине, позволь спросить?

- Потому что я не хочу больше иметь детей.