Ефимушкин. В наших пятилетках каждый солдат должен быть и генералом… А ты мне напоминаешь неопытного пловца, который барахтается, не умея оторвать голову от воды. Знаешь, что Сталин о таких пловцах говорил? Они «гребут честно, не покладая рук, плывут плавно, отдаваясь течению, а куда их несет — не только не знают, но даже не хотят знать». А ведь воздух настоящих пловцов, воздух большевиков — перспектива. Мы потому и дышим глубоко, что в каждом взмахе руки видим приближение цели. Сознайся, у тебя нет этого ощущения… Отсюда и все твои ошибки.
Фурегов. Все грешны, все хоть чуточку ошибаются, один Ефимушкин — святой праведник…
Ефимушкин. Нет, и я вижу свои ошибки. До боли четко их вижу… Моя вина в том, что я работал с тобой больше года и никогда всерьез не задумался о тебе, не толкал тебя к росту, давно не поссорился с тобой, как поссорился сейчас, и не указал тебе на твое делячество. Моя вина в том, что я увлекся производством и упустил политическую, воспитательную работу среди коллектива. Не случайно процветает у нас тип этакого парадного стахановца, а массовое соревнование в загоне. Вот мои ошибки. И мне очень тяжело теперь, мучительно тяжело…
Фурегов. Но мы не можем обойти этот поступок.
Ефимушкин. И мы не обойдем его. Я имею для Буторина гораздо более строгую меру, чем хотел бы ты. Подумай.
Фурегов
Ефимушкин. Да, на шахте Северная находится секретарь горкома. Я сейчас пойду к нему.
Фурегов. Нужно ли… сор из избы?
Ефимушкин. Нужно — и подальше.
Фурегов
Илья. Спасибо… Ну, теперь я!..
Ефимушкин. Иван Петрович, одну минутку…
Занавес.
Действие третье
В доме Буториных, через пять месяцев. Утро. Илья работает в ночной смене, еще не пришел из шахты. Ольга Самсоновна и Настенька выставляют вторые рамы. Максим Федосеевич по пояс высунулся в раскрытое окно.
Максим Федосеевич. Гляньте-ка, гляньте…
Настенька. Ласточки! Гнезда под крышей лепят.
Максим Федосеевич
Ольга Самсоновна
Настенька. Последняя…
Максим Федосеевич. А трава, травища-то… Апрель… Фить-фить-фить!.. Эк, резвятся…
Ольга Самсоновна. Что им еще делать-то?
Максим Федосеевич. А под землей, на всех горизонтах шахт, гремит Ильюшкина машина. Тоже ласточка…
Ольга Самсоновна. Электрическая-то машина?
Максим Федосеевич. Еще какая ласточка! Послушай-ка, что умные люди говорят. Комиссия к нам из Министерства приехала… Говорят, ласточка нового! «Такие ласточки, говорят, коммунизм возвещают!»
Ольга Самсоновна. А скажи ты мне толком, Максим, когда ж он, коммунизм, начнется?
Максим Федосеевич. Да он уже начался.
Ольга Самсоновна. Где ж это он начался? Что-то я не приметила…
Максим Федосеевич. Да вот хотя бы тут, под нашей крышей.
Ольга Самсоновна. Грешно изгаляться-то… Пустяки тебе, что ли?
Максим Федосеевич
Ольга Самсоновна. Известно, проходчик.
Максим Федосеевич. Знамо, не инженер-конструктор. А машину выдумал! Как, почему? Потому, что грамота, потому, что интерес широкий. И, думаешь, один он такой? Числа им нет! Да, да. Кто же они — рабочие иль инженеры? И то, и другое. Вот тебе и коммунизм!
Ольга Самсоновна. Маленько развидняется…
Максим Федосеевич. Или, вот, скажем, ты нынче у бабки Прасковьи гостила?
Ольга Самсоновна. Гостила.
Максим Федосеевич. Деревня?
Ольга Самсоновна. Покровка-то? Да что ты ума пытаешь? Известно, не город. Кругом — тайга.