Фурегов. А? Как?..
Никонов. Так, что наши четыре бура будут входить в самую твердую породу, в колчедан, как в простую глину. Двенадцать тысяч оборотов в минуту!
Фурегов. И на долго этот восторг?
Никонов. Навсегда.
Фурегов. Дай-то боже.
Никонов. Теперь — мастерская, потом — шахта… И я не могу без Ильи Максимовича.
Фурегов. Что же вы хотите? Чтобы я допустил к работе лихача? Кто гарантирует, что завтра он не повторит своей мальчишеской выходки?
Ефимушкин. Я.
Фурегов. Что?
Ефимушкин. Я гарантирую… Иван Петрович, будьте добры зайдите пожалуйста с Буториным в парткабинет.
Фурегов. Не быть ему бригадиром, простым бурильщиком не быть! Не в шахту, а на конный двор, милости просим.
Ефимушкин. Стоп, не зарывайся.
Фурегов. Решил инструмент расходовать экономно.
Ефимушкин. А как же многозабойное обуривание, постройка буровых агрегатов?
Фурегов. Будем двигать. И люди найдутся. На Буторине свет клином не сошелся. Осмотримся, соберемся с силами — и будем двигать. Новаторский метод! — кто посмеет зажимать? Новому, передовому — самую широкую дорогу.
Ефимушкин. Интересная деталь… Когда люди хотят скрыть свою неприглядную наготу, они напяливают на себя самые передовые лозунги. Юлишь, Порфирьич, юлишь.
Фурегов. С моей-то простотой? Зол ты, Егорыч, зол на меня.
Ефимушкин. А и не скрываю. Зол. Очень зол! Сними лапу с наряда. Дай новаторам дорогу.
Фурегов. Инструмент ломать? Забои топить?
Ефимушкин. Если бы мы обеспечили Буторину два подготовленных забоя — аварии не произошло бы. Ты обещал ему несколько забоев — что ты ему дал?
Фурегов. Защищаешь?
Ефимушкин. Нет, я его не защищаю. Ты это еще увидишь. Я требую внимания к новому. Я требую пересмотра нашей системы эксплоатации месторождения. Судьба проекта Щадных и этой новой машины — это и судьба нашего рудника.
Фурегов. Думаю и я о судьбе рудника, Егорыч. Рудник для меня все: и жизнь тут моя и все мои радости. Думаю… Иногда поспорю с тобой или вот — с Буториным… поспорю, а на душе так гадко… Вижу ведь и пользу квершлага, даже каким-то уголком души верю и в эту машину. Но, понимаешь, боюсь… Сегодня, сегодня — ни дохнуть, ни охнуть. А квершлаг — это ведь еще для завтра…
Ефимушкин. Слушай, Николай Порфирьич, скажи мне по совести, чем ты помимо службы занимаешься?
Фурегов. Помимо службы? Не знаю даже, бывает ли у меня такое время. Ну, если выпадет минутка — семья… Туфельки там всякие… А почему ты так это вдруг?..
Ефимушкин. А ты читаешь?
Фурегов. Что?
Ефимушкин. Книги.
Фурегов. Каждый день, перед сном… Вчера, например, так и уснул с «Белой березой». Захватывающая вещь.
Ефимушкин. Так-так… А что-нибудь другое раскрываешь? Ну, скажем, из классиков марксизма…
Фурегов. А как же! Разве без этого можно? И сталь покрывается ржавчиной, если ее не чистить.
Ефимушкин. Хлестко сказано. Что же ты в последнее время изучаешь? Прости мое любопытство.
Фурегов. Гм… ну, вообще… И Ленина, и Сталина. У меня весь Маркс и Энгельс…
Ефимушкин. В шкафу на полке?
Фурегов. А где же им еще?..
Ефимушкин
Фурегов. Мне кажется, ты хотел говорить о Буторине?
Ефимушкин. Давай пока о Фурегове… Что ты будешь делать завтра? Пятилетка-то кончается.
Фурегов. Вообще-то говоря, будет завтра — будет и новое задание. Но какое это имеет отношение?
Ефимушкин. Обожди… Совершенно верно, новое задание будет. Мы пойдем дальше, до самого коммунизма. Но как ты готов к новым, завтрашним планам? Как готов наш рудник? Нужно уже сейчас думать о новом разбеге. А рудник живет на коротком дыхании. Почему? Потому, что его руководитель потерял перспективу… Теперь ты, наверное, понимаешь, что мой интерес к твоей учебе продиктован не простым любопытством. Вот какое тут отношение, дорогой товарищ.
Фурегов