Семья Ченчи

Римлянину, а тем более римлянину средневековья, не могла прийти мысль ограничиться одними словами. Нет другой страны, в которой смелые слова так мало ценились бы, как в Италии.

Человека, который мог рассуждать вышеуказанным образом, звали Франческо Ченчи; он был убит на глазах своей дочери и жены 15 сентября 1598 года.

В этом Дон Жуане нет ничего для нас приятного, его характер не смягчен и не ослаблен, как у мольеровского Дон Жуана, желанием быть прежде всего человеком хорошего общества. Он думал о других людях только для того, чтобы показать свое превосходство над ними, воспользоваться ими в своих целях или ненавидеть их. Этот Дон Жуан не знает радостей, рождаемых сочувствием, сладкими грезами или иллюзиями нежного сердца. Ему нужны прежде всего наслаждения, имеющие характер триумфов, которые всякий может видеть и никто не может отрицать; ему нужен список, который дерзкий Лепорелло разворачивает перед глазами печальной Эльвиры.

Римский Дон Жуан не был настолько неловок, чтобы дать ключ к пониманию своего характера и, подобно мольеровскому Дон Жуану, поверять свои тайны слуге. Он обходился без поверенных и говорил только то, что было необходимо для выполнения его намерений. В нем никто не заметил бы признаков искренней нежности или очаровательной веселости, которые заставляют многое прощать Дон Жуану Моцарта; одним словом, портрет, который я собираюсь вам нарисовать, ужасен.

Если бы мне предоставили выбор, я никогда не стал бы описывать этот характер и ограничился бы только его изучением, потому что он скорее вызывает отвращение, чем любопытство. Но должен признаться, что меня просили об этом мои товарищи по путешествию, которым я не мог ни в чем отказать. В 1823 году я имел счастье путешествовать по Италии в обществе очаровательных людей, которых я никогда не забуду; я был, так же как и они, восхищен портретом Беатриче Ченчи, который можно видеть в Риме, во дворце Барберини.

Картинная галерея этого дворца состоит сейчас всего из семи или восьми картин, но четыре из них — шедевры. Это прежде всего портрет знаменитой Форнарины, возлюбленной Рафаэля, написанный им самим. Портрет этот, в подлинности которого не может быть никакого сомнения, ибо существуют копии, сделанные с него в ту же эпоху, сильно отличается от портрета флорентийской галереи, с которого сделал гравюру Морген. Флорентийский портрет вовсе не написан Рафаэлем. Надеюсь, читатель простит мне ради великого имени это маленькое отступление.

Второй знаменитый портрет галереи Барберини принадлежит кисти Гвидо. Это портрет Беатриче Ченчи, с которого сделано множество плохих гравюр[11]. Великий художник прикрыл шею Беатриче куском материи и надел ей на голову тюрбан; он побоялся показать правду во всем ее ужасе, нарисовав в точности костюм, в котором Беатриче пошла на казнь, и изобразив разметавшиеся волосы шестнадцатилетней девушки, охваченной отчаянием. Лицо ее нежно и прекрасно, взгляд больших глаз исполнен кротости; в них — удивленное выражение человека, застигнутого в момент, когда он горько плачет. У нее прекрасные белокурые волосы. В чертах нет ни тени римской надменности или сознания собственного величия, которое зачастую сквозит в уверенном взгляде дочери Тибра, di una figlia del Tevere, как они сами с гордостью называют себя. К сожалению, полутона этого портрета приобрели красно-кирпичный оттенок за двести тридцать восемь лет, отделяющих нас от катастрофы, рассказ о которой будет приведен ниже.

Третья картина галереи Барберини — это портрет Лукреции Петрони, мачехи Беатриче, казненной вместе с нею. Это тип римской матроны, во всей ее горделивой и величественной красоте[12]. У нее крупные черты лица, кожа ослепительной белизны, черные, резко очерченные брови. Взгляд властный и вместе с тем исполненный страсти. Лицо Лукреции составляет полный контраст с нежным, скромным, почти немецким по типу лицом ее падчерицы.

Четвертый портрет, блещущий правдивостью и яркостью красок, является шедевром Тициана; это греческая рабыня, любовница знаменитого дожа Барбариго.