Семья для чемпиона

– Нет. Он просто одинокий, недолюбленный ребенок, который привлекает к себе внимание своими ужасными выходками. Несчастливый человек. Вот и все. Никто ему не улыбается, и никто его не обнимает. Не поддерживает и не хвалит. Озлобленный, поэтому и пакостит. На таких людей, как Гордей, обижаться – смертный грех. Их жалеть надо.

Димка, призадумавшись, чуть склоняет голову набок. Смотрит куда-то сквозь меня. Осмысливает. Кивает:

– Да уж, семьи у него нет. Жены нет. А бабуля с дедулей, – изображает пальцами в воздухе кавычки, – аут полный. Нам такие на фиг не нужны, да?

Переглядываемся. Смеемся. На душе так тепло становится. Наверное, если так подумать, не такая уж я и плохая мать. Правильно воспитала сына. Мужчину вырастила. Не рассусоливает, не тянет – принимает решение и действует. Двигается без раздумий и сомнений – это хорошо. За мамкину юбку, как сказал Яр, прятаться всю жизнь не будет. И помощь ему моя не нужна. Любовь только. Поддержка, понимание, материнское тепло и забота – ему всего тринадцать, а я уже сейчас чувствую, что моему маленькому мужчине я только это дать и могу. В остальном – взрослый он не по годам.

В клинику заходит Ремизов. Широким шагом пересекает коридор. Поднимаю взгляд на мужа – его тоже нехило потрепала вся эта ситуация. Хоть и держится он лучше, чем я, но глаза выдают. Устал, вымотался, а у него завтра игра. Довели мужика.

– Ну что, семейство, – подходит к нам, стряхивая ладонью капельки талого снега с волос, – домой летим?

Димка на ноги подскакивает. Да так неожиданно и резко, как пружинка, что я теряюсь. И не только я. Ремизов тоже ногами в пол вкапывается, останавливаясь. На какое-то короткое мгновение шарашит дикая мысль: неужели Димка его ударить собрался?

Сердце пропускает два удара. Яр внимательно смотрит на Димку, а тот делает шаг и… по-взрослому так, по-мужски тянется и обнимает Ярика. Крепко. Мой ребенок, максимально не терпящий проявления ласки, сам обнимает Ремизова. Вау!

Я губы ладошкой прикрываю. Яр сначала теряется, но быстро берет себя в руки и приобнимает Димку в ответ. По голове треплет по-отечески и спрашивает:

– Порядок, чемпион?

Сын отстраняется и кивает.

Ни Яр не зовет Димку сыном. Ни Димка не зовет Ярика отцом. Но оно будто и не надо. Будто и без слов все понятно. По взглядам и улыбкам, какими двое моих любимых мужчин обмениваются. Собранно и без лишних сантиментов мужчины все между собой решили. Я слышу только Димкино:

– Спасибо, Яр.

– Все будет хорошо, малой, – легонько щелкает его по носу Яр. – Веришь?

– Верю.

– Домой? – бросает взгляд на меня Ремизов.

Я поднимаюсь на ноги, хватая сумочку. Тянусь к телефону, собираясь вызвать такси и глянуть, что с билетами на ближайшие рейсы до столицы. Но Димка протестующе головой машет и решительно заявляет:

– Не уеду, пока с Гордеем не увижусь. Че я, зря, что ли, весь день в автике трясся!

Мы с Яром обмениваемся удивленно-растерянными взглядами.

– Двенадцать ночи, Дим, – говорю мягко. – Вряд ли нас к Гордею уже пустят. Давай отложим разговор на момент его выписки. Ты устал, мы устали, пора…

– Ма-ма, – осаждает меня совершенно не по-детски сын, складывая руки на груди. – Не уеду, сказал. В глаза этому гаду посмотреть хочу. Пусть мне прямо скажет, что не нужен я ему! Трусливый придурок!

У-у-уф…

– Я… не знаю…

– Он прав, – перебивает меня Яр. – Я бы тоже не уехал, проделав такой путь. Раз уж мы здесь, закроем еще один гештальт.

– Ге… что закроем? – морщится сын.

Мы с Яром посмеиваемся.

– Попробую договориться с руководством клиники, – бросает Ремизов. – Ждите.

Я хочу спросить, каким образом и где он ночью будет искать руководство, но Яр уже стремительно удаляется в сторону административной стойки. Первый порыв – поспорить и возразить. Настоять на своем и отложить выяснение отношений до более удачного момента. А потом приходит понимание, что удачнее его точно уже не подобрать.

Мужчины правы. Димка своим рвением заслужил посмотреть в глаза своему биологическому папаше. А папаше будет полезно встретиться нос к носу с сыном, от которого он в свое время отвернулся. Конечно, я не питаю иллюзий, что Гордей в тридцать с хвостиком лет изменится. Да и не надо оно ни мне, ни ребенку. Но, по крайней мере, может быть, в его сердце станет меньше злобы и пустой ненависти и там наконец-то появятся крохотные зачатки любви? Пусть не к сыну. И уж точно (очень надеюсь!) не ко мне. А к жизни. Отчего-то мне кажется, что ему сейчас это нужно так, как никому другому…

Глава 55

Аврелия

Палата, в которой разместили Гордея, была личной. Хотя, полагаю, в частной клинике общих днем с огнем не сыщешь. И встретила она нас писком приборов и легким полумраком, который рассеивал только ночник, одиноко стоящий на тумбе. В остальном все достаточно аскетично и просто.