Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

Поповин, нервы которого были предельно напряжены ожиданием предстоящей самоэкзекуции, вздрогнул и отшатнулся от плиты, так и не опустив руку в кипяток. Матвеев в один миг оказался у казанка и проворно достал часы черпаком. Он ничего не понимал - поступок Поповина для него был лишен даже малейших признаков элементарной логики. "С ума человек спятил или что?" Действительно, странный поступок. Ну, предположим, нечаянно уронил часы в кипяток, в суп, куда угодно - там другое дело. А тут же сам опустил. Матвеев все видел и глазам своим не верил. Зачем? Какой смысл? Смысла Матвеев не находил. Спросил, глядя на Поповина недоуменно:

- Ты что наделал?

Поповин был смущен и ошеломлен. Он не сразу нашелся, глядел на повара виновато, даже как будто пробовал улыбнуться, но улыбка получалась глупой, и только твердил, вобрав голову в широкие круглые плечи и моргая маслеными глазами:

- Ничего не понимаю… ничего… Это… это так получилось.

- Что так? Ты, может, болен?

- Нн-е-т. Просто хотел пошутить… И, понимаешь… уронил… нечаянно.

- Брось глупости: нечаянно! А то я не видел!

- Я прошу тебя - не надо об этом никому. Хорошо? Дай слово. Как друга прошу, - умолял Поповин озадаченного повара.

- Хорошо, - наконец сказал Матвеев, пробуя побороть свое волнение. - Я никому не скажу, это останется между нами. Только одно условие: честно признайся, зачем ты это сделал? И не финти, а говори начистоту. А не можешь - так и скажи.

- Да нет, видишь ли… почему же… я честно… ты мне друг, и я тебе верю. Тебе я могу, - дрожа от волнения лепетал Поповин. - Только ты слово дай. Хорошо?

- Я ж тебе уже сказал.

- Ну ладно. Ты угадал, догадался - болен я. Не проходит у меня это мое моченедержание. То пройдет, а то снова. Понимаешь? Стыдно мне перед ребятами. А в санчасть не берут, там врачи, можно было б излечить. Не берут. И я решил: может, это, конечно, глупо. А что поделаешь? Войди в мое положение. Я хочу быть здоровым, как все. Я не хочу быть в тягость товарищам, не хочу, чтоб надо мной смеялись. Это очень больно. А люди не понимают. - В узеньких щелочках глаз блеснула скупая, насильно выдавленная слеза. - Ты никому не скажешь? Я прошу тебя, ты ведь слово дал, слово друга.

Матвеев поверил, искренне пожалел, сказал с дружеским участием:

- Ну и дурак же ты, Фима. Зачем же себя калечить?

- Знаю, что дурак, согласен с тобой, а что поделаешь? Подскажи, научи, посоветуй.

Но Матвеев не мог ничего посоветовать и подсказать, он только успокоил Поповина заверением:

- Можешь не волноваться: слово свое я сдержу. Только ты глупости насчет кипятка из головы выкинь.

- Теперь уж да! Что ты - теперь на всю жизнь. Я рад, что все так обошлось. Спасибо тебе. Ты меня спас. Вовек не забуду тебя. Хорошо, когда друг приходит вовремя. Это очень хорошо.

2

Закончив объезд всех застав - на это ушло четверо суток, - подполковник Грачев забежал домой всего на какой-то час, чтоб переодеться, привести себя в порядок.

За время поездки дел в штабе накопилось много, неотложных и чрезвычайно важных, неспешных и третьестепенных. Выслушав доклады начальников отделов и сделав соответствующие распоряжения и указания, Грачев поделился с ними своими впечатлениями от поездки по заставам.

- Меня интересовал в этой поездке в основном один вопрос: готовность застав к упорной обороне. - Он сидел за своим письменным большим дубовым столом, как всегда прямой, откинув крепкий корпус на жесткую спинку кресла. На зеленом сукне стола не было ни чернильного прибора, ни бумаг, ни пепельницы - ничего, кроме толстого черного карандаша. Грачев взял в руки этот карандаш, нервически повертел его и продолжал: - Выводы неутешительны. Заставы не устоят перед танками и авиацией противника. - Он наклонил над столом обожженную солнцем, бритую, крупную голову, положил сильные руки на стол, задумался.

Начальник штаба майор Шибеко, нервный, беспокойный человек, нарушил паузу:

- Если дело дойдет до танков, то им незачем и переться на заставские дзоты. Они пройдут на стыках, где не встретят не только дзота, но и одиночного бойца. Наши дзоты вокруг застав, на пятачках. А все остальное пространство между заставами километров на десять свободно.

- Если дело дойдет до танков, - заметил всегда сумрачный, рыхловатый на вид начальник политотдела Бабкин, - то против фашистских танков начнут действовать советские танки.