– Да. Мне очень нравится. Вначале вы показались мне странным, но сейчас, откровенно говоря, я начинаю к вам привязываться.
– …
Она засмеялась, видимо довольная своей репликой. Я познакомился с ней всего два дня назад, но у меня было впечатление, что она не смеялась уже давно. Как будто ее лицо отвыкло выражать радость. Эта с виду замкнутая женщина явно получала удовольствие от начинающегося приключения.
Она продолжила:
– Я не поняла, ваша жена ушла от вас?
– Она не была моей женой.
– Ладно, спутница жизни.
– Валери, я вам очень благодарен. Но пожалуйста, не надо говорить обо мне.
– Поняла, поняла. Но мне же надо знать, с кем я имею дело. И вы совершенно не похожи на то, что о вас пишут в интернете.
– Не знаю, на что я похож. И не собираюсь прятаться. Я понимаю, что в разговоре вам хочется взаимности. Но я здесь, чтобы писать книгу о вас, а не о себе самом.
– Печально. Мне хотелось бы узнать вас получше.
– Мы поговорим обо мне потом, хорошо?
– Ладно. Но позвольте мне, по крайней мере, задавать вам один вопрос в день. Это же вполне приемлемо.
– Один вопрос в день?
– Да.
– Согласен, – ответил я, выдавливая из себя улыбку.
Такими темпами ей понадобится много лет, чтобы разобраться в моей с Мари истории. С тех пор как мы расстались, я и сам без конца задавал себе вопросы, но не нашел и тени ответа. Хуже того: прошлое казалось мне все более и более странным и неопределенным, и я совершенно не был уверен, что мы с Мари пережили одну и ту же историю.
Отбив автобиографическую атаку, я взял верх над собеседницей. Стоило воспользоваться моментом и поговорить с Валери о Мадлен и ее признании. Что было известно Валери о первой любви матери? Очень мало, ответила она. О чем-то таком несколько раз упоминалось, но Валери знала только имя и какие-то незначительные детали. Она понятия не имела, насколько сильна была эта любовь. Мои слова ее очень удивили. Да, о сокровенном легче рассказать чужому человеку, она тоже так считала. Но Мадлен скрывала прошлое прежде всего для того, чтобы не травмировать отца своих дочерей. Да Валери, пожалуй, и не хотела углубляться в подробности, ее лицо выражало почти что отвращение. И конечно, она едва ли могла вообразить мать в порыве всепоглощающей страсти: ведь в сердечных делах та всегда оставалась разумной и уравновешенной.
Я показал Валери фотографию Ива Грембера из «Фейсбука». Валери тут же встала и вынула из шкафа бутылку, произнеся почти трагическим тоном: «Вы не находите, что со всем этим больше сочетается не травяной чай, а виски?» Я был полностью согласен[10]. Хотя, вообще-то, не терплю крепких напитков и предпочитаю вино. Но сейчас мне захотелось быть покладистым и не вмешивать в историю собственные вкусы. Я оценил тепло, растекавшееся по горлу, в голове у меня тоже потеплело, и я чуть было не пожалел о годах, проведенных в разлуке с виски. Мы подошли к темной, болезненной стороне истории. Мадлен так и не узнала, почему Ив неожиданно уехал в Штаты. Ему явно не хватило духу сказать ей правду – но какую правду? Прошли годы, ясности не прибавилось, и вот теперь французский писатель подбирает крошки никуда не девшейся безнадежности.
Не помню, сколько времени мы разговаривали, но в какой-то момент в гостиной появился Патрик. Собственно, он даже не вошел, а остался на пороге. Смотрел на нас то ли с изумлением, то ли с раздражением, пока наконец не сформулировал: «Вы пьете виски?» Хотя это и так было ясно. Вполне допускаю: то, что жена в собственной гостиной напивается на пару с посторонним человеком, вполне могло его шокировать. Патрик, конечно, хотел помочь моему проекту, но всему есть предел. Мне пора было уходить.
Мы все трое быстро попрощались. Уже на площадке я услышал за дверью несколько слов, произнесенных, скажем так, возбужденным голосом. Мое позднее присутствие вызвало семейную сцену. Не годится, надо быть внимательнее и не нарушать внутреннего равновесия, не наносить ущерба экосистеме Мартен. К прибытию лифта все замолкло. Так, наверно, можно определять степень изношенности супружеской пары: когда ссоры длятся всего несколько секунд.
Возвращаясь домой пешком, я размышлял о богатом собрании открытых мною подробностей. Утром того же дня мне вспомнилась пьеса Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора», и вот теперь я разыскал ее среди своих книг. Стал просматривать и натолкнулся на фразу: «Жизнь полна несуразностей, которые вовсе не нуждаются в правдоподобии. А знаете почему? Потому что эти несуразности и есть правда»[11]. И верно, правда часто кажется немыслимой. Я не решался точно следовать реальности, считая, что ее сочтут менее достоверной, чем выдумка. Я боялся, что мне не поверят, скажут, что вся эта история – чистый вымысел, что я даже не собирался обращаться на улице к первому встречному. Бывает, что я говорю правду, а она звучит как ложь. Но что я могу поделать, если жизнь вообще малоправдоподобна?