Семья мадам Тюссо

— Я знаю, что говорю, из ума не выжила. Я же понимаю, что твоя Ольга меня терпеть не может. Она все сделала для того, чтобы ты перестал со мной общаться и окончательно отдалился. Да ты наверняка не помнишь, когда в этот дом просто так приходил, чтобы посидеть, поговорить с матерью. Ты стал совсем чужой, Юлиан. Да разве тебе объяснишь, каково бывает матери, когда сын отдаляется настолько, что становится совсем, совсем чужим. Ты же все равно не поймешь, какое это на самом деле страдание, просто невыносимое.

Он видел, как задрожали ее губы, как потянулась к ним ладонь и легла сверху немного театрально, то есть тыльной стороной наружу, но вскоре оторвалась и повела указующим жестом на дверь:

— Иди, принеси мне воды… А лучше чаю. Принести мне зеленого чаю, он хорошо нервы успокаивает. Скажи отцу, пусть сделает.

— Папа в магазин ушел. Если хочешь, я сделаю тебе чай, мама.

— Как это — ушел? Сам взял и ушел?

В голосе мамы уже не слышалось ни одной слезной нотки, а слышалось явное возмущение отцовской «самоволкой». Юлиан даже испытал странное чувство удовлетворения и ответил вопросом на вопрос:

— А что такое, мам? Нельзя разве?

— Но он мне не сказал, что собирается в магазин… Странно… Ладно, я потом с ним разберусь. Иди делай чай. И Жанне позвони, я сама не буду. Еще чего. А с тобой… Если уж ты соизволил… Принесешь чаю, и мы поговорим. Я давно хочу поговорить с тобой, Юлиан.

— Хорошо, мам.

— И расскажешь мне все о своих делах, я давно тебя не видела.

— Да, мам.

На кухне он включил чайник, подошел к окну. На душе, как и за окном, было тоскливо, холодно и промозгло. Усмехнулся, потер ладонями колючие щеки — вот и снова ты вышел на свою орбиту, парень… Поздравляю. «Хорошо, мама, как скажешь, мама, конечно, мама». Никуда с этой орбиты не денешься. Никуда и никогда.

А маме надо отдать должное — она всегда умела призвать на орбиту свои спутники, чтобы вертелись вокруг нее по заданному курсу. Ни один спутник не должен сойти со своей орбиты, как бы ни старался. Пусть бедному спутнику кажется, что вырвался, улетел в самостоятельный полет, пусть… Она-то знает, что никто никуда не вырвется и не улетит. Спутник отец, спутник Жанна, спутник Юлиан. Знает, потому что масса нужных для этого методов найдется в запасе. Штучек и фишек. Угроз и ласки. Кнутов и пряников. Много, много всего… Иногда и не поймешь, что на самом деле с тобой сотворили.

Например, мама очень резко умела перейти от расслабляющей дружелюбности к жесткому охлаждению. Или от раздражения перескочить в насмешливую тональность, в которой едва заметной ноткой витает легкий флер пренебрежения. Или начать фразу шепотком на ухо — дружески, почти панибратски, — а закончить неожиданным окриком и подзатыльником. И привыкнуть к этому невозможно! И объяснить мамины «штучки и фишки» тоже. Тем более — рассказать кому… Потому что все равно не поверят. Потому что мама для всех — эталон материнской любви и кладезь житейской мудрости. Обаятельная улыбчивая женщина, капитан крепкого семейного корабля. Прекрасный педагог и воспитатель своих детей.

Да уж, воспитатель… Наверное, такими методами злой хозяин собаку воспитывает — сначала бьет, потом треплет ласково за ухом. Потом опять бьет, пока страх в глазах не появится, потом снова треплет. И тогда она становится послушной и преданно глядит хозяину в глаза. Принимает битье как должное, как приложение к хозяйской любви и вдвойне радуется хозяйской ласке. И, как результат, безусловная зависимость от хозяина, безусловное подчинение любому приказу. И хозяин со своей задачей справился, и собака с таким положением дел счастливо согласилась. Живут и радуются.