Семья мадам Тюссо

— Я что-то не пойму… Тебе приятно меня мучить, да? Ты позвала меня, чтобы добить окончательно и получить от этого удовольствие? Ты же явно наслаждаешься ситуацией, мама! Ты остатки души из меня вытягиваешь, неужели ты этого не понимаешь? Ну что, что ты хотела этим сказать? Что Марк стал писателем, а я стал никем? Но я и без тебя знаю, что я никто! Никто! Имя мне — никто!

— Не кричи на меня, сын… Ты не имеешь права.

— А на что я имею право? На что имеет право человек, имя которому — никто? Безвольный, инфантильный, пришибленный чужой волей человек? Да, я никто! Меня звать — никак! Это ты сделала меня таким, мама!

— Я?! Да как ты можешь так говорить! Я тебе всю жизнь отдала!

— Отдала? Разве ты умеешь отдавать? По-моему, у тебя лучше получается забирать. Ты забрала мою жизнь, ты пользовалась ею, как своей собственной. Хозяйничала в ней, как хотела. И я, идиот, поступал всегда так, как ты хотела. Ни разу не пикнул даже. Потому что пикнешь с тобой, ага… Твои амбициозные желания уничтожили мою жизнь, мама.

Он говорил все тише и тише, медленно опуская лицо в ладони. Елена Максимовна смотрела на сына с ужасом. Впрочем, ужас был ожидаемый — подобную реакцию она вполне предполагала. Понятно, что слабому человеку легче всего обвинить близкого в своих неудачах. А Юлик был слаб — она это с детства в нем видела. И пыталась помочь по-матерински, наставить на путь, защитить от неприятностей. И вот результат, что же! Мать во всем виновата! Не делай добра, не получишь зла.

Она хотела было так и ответить, когда он замолчал, то есть объяснить про добро и зло, но не успела. Юлик резко поднял голову, спросил тихо, с надрывом в голосе:

— Ну скажи, зачем?.. Какого черта?.. Зачем тебе нужно было, чтобы я поступил в Литературный институт?

— У тебя были способности, Юлик.

— Да не было у меня никаких способностей! Ты их сама себе придумала. Мадам Тюссо захотела из подручного материала слепить фигуру писателя! А из другого подручного материала — балеринку в пуантах и белой пачке! Ты манипулировала своими детьми, как хотела, ты развлекалась властью над нами и тешила свое самолюбие, ты уничтожила нас. Мы с Жанной — несчастные люди.

— Неправда! Неправда… Я любила вас. Как умела. Другие меньше для своих детей делают, а я… Все, что могла…

— Нет, мам. Наверное, мы о разных вещах говорим. Наверное, ты не захочешь понять, это тебе невыгодно. Или боишься, может. Нет, не любила ты нас. Любовь силы дает, а ты их из нас вычерпывала. Все до конца вычерпала, и теперь… Что в нас осталось? А ничего не осталось. Так что не требуй от меня сыновней любви, я пустой, как барабан. Да и вообще, любовь нельзя истребовать. Она либо есть, либо ее нет.

— Господи помилуй, что ты говоришь, Юлик?!

— Правду, мама, правду. Я бы и не сказал, но ты сама напросилась. Да, мне тебя жалко, ты сейчас в трудном положении. Но я не люблю тебя. Более того, я не могу находиться долго рядом с тобой, сразу все ныть внутри начинает, будто струна лопнула. Это пытка для меня. Я пойду, ладно? Прости.

Елена Максимовна ничего не смогла ему ответить — огромный ком ужаса и обиды застрял в горле. Она смотрела, как сын поднялся из кресла, как пошел к двери, неуклюже заправляя вылезшую на спине рубашку. Вдруг обернулся, спросил, будто опомнился:

— Тебе ничего не надо? Может, чаю сделать?.. Или поесть?..

Она молча помотала головой, чувствуя близкие слезы. Очень хотелось, чтобы сын увидел, как плачет его мать, но слезы никак не могли перебраться через ком, который застрял в горле. Наверное, слишком неожиданным оказалось это сыновнее «не люблю», организм не успел принять, не успел среагировать. Да и какой организм способен принять?.. Обвинение — да. Обвинение переносится проще, обвинение ожидаемо, — кого еще винить в своих неудачах, если не мать? Но — «не люблю»… «Не могу находиться рядом»… Это пережить невозможно!

Хлопнула дверь — Юлик ушел.

Спасительные слезы так и не пролились из глаз Елены Максимовны — тоже ее предали, значит. Вместо слез появилось внутри нехорошее беспокойство, и до скрежета зубовного захотелось откинуть одеяло, сбросить ноги на пол, встать и пойти. Быть хозяйкой своему телу. Быть хозяйкой самой себе. Быть хозяйкой в своей квартире. Да просто быть, в конце концов! Не чувствовать сильной боли от сыновней обиды! Ответить достойно Юлиану, саркастически усмехнуться и поставить на место. Когда стоишь на своих ногах, гораздо легче это сделать. И сын бы встал на свое место, и не посмел никогда… Никогда больше…

Через полчаса пришла Жанна. Не сняв пальто, заглянула к Елене Максимовне, поздоровалась, как ни в чем не бывало. Правда, взгляд был настороженный, а лицо серо-зеленое, припыленное усталостью.

— Обедать будешь, мама? Я голубцы принесла, теплые еще.

— Не хочу. Не смогу ничего съесть, мне очень плохо, Жанна.

— Да? Что случилось?

Жанна шагнула вперед, на ходу стаскивая пальто, склонилась над ней участливо. Елена Максимовна вяло махнула рукой, отвернула лицо, сердито поджав губы.

— Что у тебя болит, мама? Давай я Валечке позвоню?