Семья мадам Тюссо

— Что ж, рада твоей неколебимой уверенности, подруга. Но вынуждена ее расшатать, хотя и во благо. Тебе же во благо, заметь! И я пока не ослепла, даже очков не ношу… Вон он сидит, голубчик, через два столика от меня, деваху свою за белую рученьку держит и в глаза ей нежно заглядывает. О, им уже и горячее несут. И мне тоже, кстати… Подробности больше не нужны? Может, мне позже перезвонить, а то я есть страшно хочу, умираю?

— Спасибо, Кукушкина. Не надо перезванивать. Приятного аппетита, — зло бросила в трубку Жанна.

Впрочем в бог с ней, с Кукушкиной… Вовсе не исключено, что она подвирает из вредности, потому что Макс дома лежит, в свой постели. Куда он пойдет — больной? Хотя надо проверить… Все равно ведь не удержать себя в хлипкой уверенности.

Быстро кликнула его номер, застыла в напряженном ожидании. Маруся села за стол, смотрела на нее с участливой тревогой, хотя, судя по всему, не совсем понимала, что происходит.

— Да… Говори быстрее, я занят… — услышала она голос Макса и в ту же секунду поняла, что не врет Кукушкина, все так и есть. Но легче от этого не стало. Наоборот.

— Макс, ты где? — спросила уже автоматически.

— Я на работе. Меня вызвали, очень срочное дело. Наверное, в командировку придется ехать.

— Сегодня?

— А когда? Конечно, сегодня!

— А музыка?.. У тебя на работе всегда живая музыка играет, да? Она помогает справиться со всеми срочными делами?

Молчание. Слышно, как он сердито дышит в трубку. Не знает, что ответить. Растерялся.

— Ну, что ты молчишь, Макс? Ведь ты не на работе, правда? Ты в кафе сидишь? И с кем ты нынче ужинаешь, интересно?

— Зачем ты?.. Зря ты так, Жанна. Зря.

И снова — молчание. Многозначительное, недовольное, упрекающее. Молчание с выпуклой демонстрацией разочарования. Мол, мы же договорились, что ты умеешь быть мудрой и понимающей. И ты хотела быть мудрой и понимающей. Зачем ты все портишь, глупая?

Жанна отняла от уха телефон, выключилась из разговора. Телефон жалобно тренькнул, будто сожалея о случившемся. Маруся спросила тихо, с испугом:

— Что случилось, Жанна? На тебе лица нет.

Жанна, с трудом сдерживая слезы, махнула рукой. Сглотнула, попыталась растянуть губы в улыбке:

— Нет… Ничего не случилось такого, чтобы… Это я так…

Улыбка вышла дрожащей и жалкой, и слезы таки не удержались, полились из глаз, и Маруся испуганно протянула ей через стол салфетку. Жанна салфетку не взяла, закрыла лицо руками, затряслась в тихом отчаянном плаче.

— Погоди, я тебе воды дам, — снова засуетилась Маруся, подскакивая со стула.

— Не надо… Не надо воды! Я все, я уже успокоилась, не надо!

Жанна отняла руки от лица, глядела на Марусю отчаянно. Покачав головой, прошептала тихо:

— Он меня опять обманул. Он сейчас ужинает с другой женщиной, а потом… Сказал, в командировку поедет… Он об меня ноги вытирает, Марусь! Я не могу больше этого терпеть, не могу, сил моих больше нет!

— Так не терпи. Не надо. В чем дело-то? — наклонившись через стол, осторожно спросила Маруся. — Разве такое можно терпеть?

— Он… Он условие мне поставил.

— Какое условие?

— Ну, что мы живем вместе… Что поженимся потом, когда-нибудь. Но при этом я закрываю глаза на его свободу действий и всяческих передвижений.

— То есть на измены? Я правильно поняла?

— Да, Марусь, да.

— И ты согласилась на эти условия?

— Выходит, что согласилась. Я их приняла, с молчаливого согласия.

— Зачем, Жанна?

— Затем, что мне деться некуда, Маруся! Я как загнанный волк — и сзади флажки, и впереди флажки! Хотя какой я волк?.. Так, овца испуганная… Так сильно испуганная, что унижения, мне казалось, не чувствую. Я думала, пусть лучше унижение от Макса, чем жить рядом с мамой, бок о бок, постоянно, день за днем. Ты же не знаешь, что это такое, с ней жить всю жизнь! Да я просто не могу с ней жить, понимаешь? Я ее ненавижу!

— Не надо, Жанна, прошу тебя… Нельзя, она же мать!

— Ах, мать! А что ты знаешь про нашу мать? То, что тебе мог рассказать Марк про свое детство, — это еще цветочки… Он просто забыл, как она может в страхе держать! У нее особая энергетика, она тебя поглощает со всеми потрохами, делает абсолютно безвольной и несчастной! И при этом требует, чтобы ее любили. Требует совершенно искренне, как будто по-другому и быть не должно. Но разве можно заставить человека любить, скажи? Можно заставить его бояться, можно внушить ему обманчивое представление о любви, что-то типа стокгольмского синдрома, или еще как-то… Но нельзя вытребовать из человека искреннюю любовь, нельзя! А мама все время любви к себе требует! И это так ужасно, Марусь, ты даже не представляешь. Все переворачивается внутри от неприязни, от ненависти.

Она снова заплакала, тихо раскачиваясь на стуле и мелко содрогаясь плечами. Маруся не мешала ей, лишь глядела с изумлением и жалостью. Хотела было что-то сказать, но Жанна опередила ее, снова заговорила сквозь слезы: