Семья мадам Тюссо

— Нет. Это я про погоду. Скорей бы уж снег пошел, прикрыл этот стыд. Смотреть больно на голые деревья, на грязные опавшие листья. Всем нужна яркая осень, красота листопада, а потом… Потом один стыд. Глаза бы на него не глядели.

— Да ты поэт, Ольга… Стихи писать никогда не пробовала?

— Нет, не пробовала. Куда уж мне? Я в простой семье выросла, папу не помню, а мама учила меня борщ варить, пироги печь и капусту на зиму квасить. Говорила, что нет более ценного навыка для замужней женщины, чем эти три вещи. Не пригодилось, как видишь.

Ольга повернулась от окна, смахнула со щеки досадливую слезинку. Потом вздохнула, шагнула к Юлиану, плечом отодвинула его от раскрытого чемодана:

— Дай я сама… Какой ты неумеха, даже вещи аккуратно сложить не умеешь.

— У меня опыта нет, извини. Я не каждый день от жены ухожу, сама понимаешь.

Ольга кивнула, склонилась над чемоданом, раскрыла первый попавшийся под руку пакет:

— А тут у тебя что? Рубашки? Надо их правильно свернуть, иначе помнутся. Потом так и станешь надевать, мятые.

— Не надо, Оль. Оставь.

— Ну, как знаешь…

Они замолчали, стоя над раскрытым чемоданом, будто не решались произвести финальное действие — накинуть верхнюю крышку и застегнуть молнию. Ольга сглотнула слезный ком, проговорила тихо:

— Я очень благодарна тебе, Юлик… Благодарна, что ты сам решил. Это мужской поступок, спасибо. Да, так лучше. Сама бы я не смогла.

— Да какой поступок, Оль… Я же вижу, тебе мое присутствие невмоготу. И это вполне объяснимо — какой тебе с меня прок? Я пустой человек, ничего не умею, ничего не могу. Такой же, как этот осенний день, — внутри одна морось и стыд.

— Зачем ты так о себе? Не надо…

— Но это же правда, Оль. Ты и сама это прекрасно знаешь.

— Нет… Я тебя любила, правда. Мне было хорошо с тобой рядом. А потом как-то… Устала я, что ли…

— Да, ты устала, — многозначительно повел он головой в сторону перегородки. — Ты очень устала, потому что я не знаю, как тебе помочь. Не умею, не способен.

И, словно в подтверждение его слов, из-за перегородки раздался механически требовательный тещин голос:

— Оля! Кто пришел? Ты с кем разговариваешь, Оля? Я слышу незнакомый мужской голос! Запри дверь! Не пускай посторонних в квартиру!

— Мама, успокойся, все хорошо! В квартире никого нет! Это я телевизор включила, тебе показалось! — громко, на одной ноте, привычно отрапортовала Ольга. — Скоро обедать будем, подремли пока!

Они помолчали, прислушиваясь к наступившей тишине. Юлиан спросил шепотом:

— На развод сама подашь? Нас ведь быстро разведут, только заявление отнести…

— Да успеется с разводом. Штамп в паспорте меня никак не напрягает. Если только тебе понадобится.

— Нет, мне не понадобится, — торопливо отказался Юлиан, усмехнувшись. — Ну что, я тогда пошел?

— Погоди, пусть дождь кончится. Пойдем на кухню, чаю попьем напоследок. Хотя — какой напоследок, о чем я?.. Ты заходи, мы же не чужие люди, правда? И звони… Пойдем на кухню, только тихо… Правда, у меня к чаю ничего нет…

Чай пили с малиновым вареньем — Ольга хранила его в холодильнике как стратегический запас на случай простуды. Юлиан терпеть не мог домашнего варенья, но аккуратно цеплял переваренные ягоды из своей розетки, отправлял в рот. Ольга сидела замерев, смотрела в свою чашку, будто пыталась разглядеть там что-то, потом подняла голову, спросила:

— Ты мне так и не объяснил толком, откуда он взялся.

— Кто, Оль?

— Я про Марка спрашиваю. Да, я поняла, что на самом деле он известный писатель и ваш какой-то там родственник, но… Где он был все эти годы? Ты никогда раньше о нем не рассказывал… Почему?

— Потому что не мог. Потому что мне очень хотелось о нем забыть. Но если все начинать рассказывать, то это долгая история.

— Не хочешь, не рассказывай. Я вижу, как тебе трудно ее рассказывать.

— Да, мне трудно. Нет, не так. Мне трусливо. Мы с мамой совершили большую подлость по отношению к нему. Такую подлость, о которой лучше забыть, иначе жить нельзя.

— И что, получилось?

— Да… Нам казалось, что мы и впрямь забыли.

— А он взял и появился? И напомнил о подлости?

— Нет, о подлости он не напомнил, но добил меня окончательно своим благородством.

— Ну, знаешь… На тебя не угодишь. Какой-то эгоизм у тебя неправильный, слишком гипертрофированный.

— Ну, о чем ты, Оль?.. Разве у ничтожного человека есть эгоизм?

Ольга не успела ответить — на кухню снова прилетел визгливый голосок из-за перегородки:

— Оля, ты где, опять без дела сидишь? Нельзя все время бездельничать, Оля! Как тебе не стыдно! И когда будет готов обед? Пора обедать!

— Скоро, мам! Через полчаса! Я не бездельничаю, я суп довариваю! — вытянув шею и прикрыв тяжелыми веками глаза, устало прокричала Ольга в раскрытую дверь кухни.

Потом вздохнула, проговорила тихо:

— Повезло вам с Жанной. Даже сами не понимаете, как повезло. Мне бы такого Марка — хоть ненадолго. Но я, наверное, такого счастья не заслужила.

— Я тоже не заслужил, — вяло усмехнулся Юлиан, отправляя в рот очередную ягоду. — Я даже встретиться с Марком не решился, представляешь? Не смог себя заставить. Да и он, я думаю, не очень стремился.