Семья Мускат

На углу Крулевской, неподалеку от биржи, Аса-Гешл увидел небольшое кафе. Из-за дверей раздавались взволнованные голоса. Внутри, сидя за мраморными столами, о чем-то спорили, возбужденно жестикулируя, коммерсанты. Одни были в длиннополых еврейских лапсердаках, другие — в пиджаках; одни в мягких шляпах, другие — в твердых котелках; были среди них и чисто выбритые, и длиннобородые, и с маленькой бородкой. Многие пристально изучали, вставив в глаз монокль, бриллианты, которые передавались из рук в руки, да так быстро, что удивительно было, как это они не теряются. На напряженных лбах выступила испарина, глаза оживленно сверкали, в полумраке блестели золотые коронки. «Вот они, — подумалось окончательно сбитому с толку Асе-Гешлу, — знаменитые евреи со всего мира, денежные мешки, Ахашвероши! Как же они похожи на карикатуры, что рисуют на них антисемиты!» Он вошел в кафе и стал листать телефонную книгу. В голове у него созрел план действий. К матери он сейчас не поедет; Аделе не должна знать, что он вернулся. Первым делом он должен увидеть Адасу. Он листал страницы, но имя Фишла Кутнера отыскать не мог. Не может быть, чтобы у него не было телефона. И тут вдруг он обратил внимание, что имя Фишла Кутнера упоминается не один раз, а целых три; в телефонной книге были его домашний телефон, телефон в магазине и телефон в конторе. «Как же это я его пропустил?» Он вынул карандаш и записал домашний телефон. Потом поднял трубку, но вместо голоса оператора услышал два приглушенных женских голоса, которые о чем-то говорили в отдалении. Ему пришло в голову, что точно так же, должно быть, звучат голоса привидений. Наконец в трубке раздался голос оператора, и он назвал номер. Сердце учащенно забилось, в горле першило.

— Алло, кто говорит? — послышался высокий мужской голос.

— Это квартира Адасы Кутнер?

— Что вам угодно?

— Она может подойти к телефону?

— Ее… ее нет в городе. С кем я говорю?

— Я… один ее знакомый.

На противоположном конце провода помолчали, а затем Фишл (к телефону подошел он) повторил: «Ее нет в городе» — и повесил трубку.

Сообразив — увы, слишком поздно, — что надо было спросить, где она, Аса-Гешл двинулся, натыкаясь на столы, в сторону выхода. Итак, путь к Адасе был отрезан. Наверно, она где-то за городом. Последняя открытка, которую он от нее получил, шла полгода. В дверях кафе его остановил молодой человек с маленькой рыжей бородкой, в хасидской одежде.

— На обмен что-нибудь есть? — спросил он.

Аса-Гешл понял каждое слово в отдельности, но не общий смысл сказанного.

— Что вы имеете в виду?

— Деньги не хотите поменять? Доллары, фунты, кроны, марки. У меня вы получите больше, чем в банке.

— Простите, но у меня ничего нет. Я только что из России.

Молодой человек изучил его с ног до головы:

— Из страны большевиков, а?

— Да, оттуда.

— Плохо там дело, да?

— Да, неважно.

— Евреям не дают оставаться евреями?

— Все непросто.

— И здесь немногим лучше. У них ведь у всех на уме одно и то же: не дать нам, евреям, жить.

И с этими словами юный хасид повернулся и, поскрипывая своими тяжелыми сапогами, вразвалочку удалился.

2

Абрама дома не оказалось. К телефону подошла молодая женщина, говорила она по-польски.

— Можно узнать, кто звонит?

— Не думаю, что пани меня помнит. Меня не было в Варшаве несколько лет. Я — Аса-Гешл Баннет.

— Нет-нет, я вас помню. А я дочь Абрама, Стефа.

— Да, мы как-то встречались.

— Отца нет дома. Если он вам срочно нужен, могу дать другой номер телефона. Запишите? Он вас часто вспоминает.

— Спасибо. А у вас как дела?

— О, неплохо. Я, знаете ли, замужем. Вы будете жить в Варшаве?

— Пока да.

Аса-Гешл поблагодарил молодую женщину, повесил трубку и набрал номер, который дала ему Стефа. И вновь в трубке раздался женский голос — на этот раз постарше. Аса-Гешл слышал, как в комнате что-то обсуждают, о чем-то оживленно спорят. Доносились громкие голоса, смех. Наконец в телефон ворвался громоподобный голос Абрама, и Асе-Гешлу пришлось даже отвести трубку от уха — так громко тот говорил.

— Что?! Это ты?! — проревел Абрам. — Господи, неужели я и вправду вижу твое лицо — я хотел сказать, слышу твой голос? Слава Всевышнему, который воскрешает покойников. А у меня не было никаких сомнений, что тебя уже нет на этом свете. Был человек — и нет его. Сколько лет прошло — а от тебя ни слова. Кто-то, должно быть, потер волшебную лампу, не иначе! Где ты? Откуда говоришь? Где тебя черти носили? А я уж решил, что ты стал комиссаром и чекистом. Ну, чего ждешь? Почему не едешь? И почему молчишь? Представляю, какой переполох ты произведешь своим приездом.

— Я только что с поезда. Нахожусь в кафе на Крулевской.

— Ого, на черном рынке! А вещички где?

— Чемодан я оставил на вокзале.

— Ну, и что ж ты стоишь, как истукан? Хватай такси и приезжай. Если, конечно, у тебя на такси хватит. А нет — в трамвай садись. Я — на Свентокшиской, дом семь. Спросишь Иду Прагер, из студии. А впрочем, можешь и не спрашивать. Сам увидишь. Узнаешь по застекленной крыше. Кто дал тебе этот номер телефона?

— Твоя дочь Стефа.