Семья Мускат

Он закрыл глаза и долгое время стоял молча, прикрыв лицо. Когда он опустил руки, лицо его выражало глубокую печаль. Мешки под глазами стали как будто еще больше. В эту минуту Лотти показалось, что ее отец превратился в глубокого старика.

Глава шестая

1

Шошин друг Шимон Бендл получил от халуцев бумагу, что на его имя выписано удостоверение на выезд в Палестину. Такие же удостоверения получили еще девять юношей и две девушки. В Грохове царило оживление. Раз палестинское удостоверение распространяется на всю семью, молодым людям необходимо срочно жениться — не ехать же одному!

Шимон Бендл надел пиджак и, сев в пригородный поезд, отправился на Прагу к Шоше сообщить ей, что собирается в Палестину, и поговорить с Башеле — напрямую.

Хотя Шоша не раз говорила матери, что поедет с Шимоном, всерьез Башеле ее слова не принимала. В самом деле, трудно было себе представить, что Шоша покинет родной дом и отправится куда-то за тысячи и тысячи километров, через моря и горы. А между тем перед ней сидел молодой человек и держал в руке листок бумаги, где черным по белому значилось, что это — удостоверение на выезд в Палестину. С его тяжелых сапог на кухонный пол стекали струйки воды. Лицо раскраснелось от холода. Над густыми волосами поднималось облако пара. В узких брюках, заправленных в краги и подпоясанных широким кожаным ремнем, он был похож на солдата, представлялся Башеле сказочным великаном, который взялся невесть откуда, чтобы унести с собой ее дочь на край земли. В его речи звучали названия каких-то неведомых городов: Львов, Вена, Констанца, Тель-Авив, Хайфа. Он говорил о морях, кораблях, казармах. Просил разыскать Шошину метрику и копию записи в регистрационных книгах, чтобы успеть сделать ей паспорт. Каждое произносимое им слово отзывалось острой болью в сердце Башеле. Шоша же улыбалась и как ни в чем не бывало поила Шимона чаем с хлебом с маслом. Башеле позвонила Монеку на уксусную фабрику, где он работал бухгалтером, а Монек позвонил отцу. Отдавать Шошу замуж без ведома отца Башеле, конечно же, не хотела. Копла в номере не было, и к телефону подошла Лея.

— С кем я говорю? — осведомилась она. — Копла нет.

— Вы не скажете, когда он вернется? — спросил Монек.

— Кто ж его знает! — хмыкнула Лея.

И действительно, Копл мог пропасть на весь день, а то и на ночь. В семье Копла царил переполох. Лотти получила письмо от своего жениха, где говорилось, что он разрывает помолвку. Прочитав письмо, Лотти сорвала с пальца обручальное кольцо с брильянтом и выбросила его в окно. Менди кинулся на улицу, долго искал кольцо, однако вернулся ни с чем. Лея заподозрила, что на самом деле парень кольцо нашел и куда-то его припрятал или продал. Не успев приехать, Менди перезнакомился с варшавской молодежью и теперь каждый вечер водил своих новых друзей в кино. Лея старалась держаться от детей и мужа в стороне — уж очень настроение было скверное. Царица Эстер и Салтча в конце концов сделали шаги к примирению и стали приглашать ее в гости, однако Лея под разными предлогами этих визитов избегала. Она подолгу сидела одна в ресторанах и совершала длинные прогулки от гостиницы до моста, а оттуда обратно на площадь Трех Крестов. В Варшаве ей было так же одиноко, как и в Нью-Йорке. Она останавливалась у магазинов, смотрела с отсутствующим видом на витрины и бормотала себе под нос: «Копл — вор. Да, поделом мне».

Копл же почти все время проводил у Оксенбургов; Рейце освободила ему комнату и готовила самые любимые его блюда: требуху и маринованную рыбу в кисло-сладком соусе. Польская марка с каждым днем падала в цене, а доллар, наоборот, рос. Копл сорил деньгами — тем более что жизнь в Варшаве была чудовищно дешевой. Вдове Жилке он купил шубу и золотые часы. Он оплачивал визиты врача к Исадору Оксенбургу, давал деньги на массаж его больных ног. Он помог младшей дочери Регине снять квартиру и выплатил владельцу задаток. Не забывал он и своих старых дружков Ичеле Пелцвизнера, Мотю Рыжего и Леона Коробейника. Как только Копл воцарился у Оксенбургов, Давид Крупник бывать у них перестал. Жена же его, в прошлом госпожа Голдсобер, наведывалась к Оксенбургам частенько и засиживалась допоздна. Она курила свои астматические папироски и играла с Коплом в покер. В Америке, решили все, Копл забыл, как играть в эту игру, ибо не проходило и дня, чтобы он не проигрывал несколько марок. «Не везет в картах — повезет в любви», — неизменно повторяла госпожа Крупник.