Семья Мускат

Обменявшись несколькими словами с матерью и с вернувшейся с рынка Диной, он пошел в спальню и растянулся на кровати. Обои были грязные, облезлые, на веревках, протянувшихся от стены до стены, висело постиранное белье. Дина объяснила, что развешивать белье, как раньше, на крыше, теперь небезопасно — украдут.

Дверь открылась. На пороге стоял Менаше-Довид: стоптанные ботинки, поношенное пальто, из прорех выбивается подкладка, поверх кипы криво сидит грязная шляпа. Окладистая, всклокоченная борода, смеющиеся глаза. Под мышкой талис.

— Спишь, что ли? — провозгласил он. — «Что думаешь себе, о соня! Восстань же и взывай к своему Богу!» Нечего отчаиваться, слышишь? Причина меланхолии — в нечистоте. Из одной искры да возгорится пламя!

— Менаше-Довид? Ты? Который час? Уже поздно?

— Поздно не бывает. Покаяние — вот что самое важное. Искупление придет в любом случае — к чему его торопить? Всего одна угодная Богу мысль может склонить чашу весов в твою пользу.

— Менаше-Довид, сделай одолжение, перестань бубнить себе под нос, — раздался у него из-за спины голос Дины. — Дану на улицу не в чем выйти, а он все свои проповеди бормочет!

— Все будет хорошо. «Тот, кто дает жизнь, дает и пищу». Главное — верить.

— Безумец, дай ему поспать. Отвяжись от него.

— А что дает сон? Когда человек спит, у него отсутствует свобода воли. Вставай, Аса-Гешл, давай потанцуем.

И он, как стоял на пороге, начал раскачиваться взад-вперед и хлопать в ладоши. Изображать религиозный пыл во времена изобилия всякий может. Истинное же величие — предаваться радости, когда бедствуешь.

2

Аса-Гешл задремал, а когда проснулся, было уже почти три часа пополудни. Мать с Диной принялись уговаривать его остаться у них, однако он упрямо твердил, что должен идти, пообещав, что на следующий день обязательно вернется. Проснулся он с ощущением, что времени у него в обрез. Где взять хоть немного денег? Он вышел из дому и зашагал по Францисканской. Шел сильный снег. Он остановился у книжного магазина. Чего только не было на витрине: книги на иврите и на идише; романы, стихи, пьесы, политические брошюры, ревизионистский журнал, призывавший к войне против «сионистских заговорщиков, приспешников Англии».

Он глядел на книги сквозь пыльное стекло и вдруг ясно осознал, что взять денег негде. Он решил было позвонить Герцу Яноверу, но вспомнил, что должен двадцать злотых и ему. Кроме того, при встрече Герц всякий раз зачитывал ему протоколы своего метафизического общества, рассказывал истории про дибуков, про привидения, про рыбу, которая шепчет: «Слушай, о, Израиль!», или про младенца, под чьей колыбелью горит огонь. Да и дома, скорее всего, Герца не было; днем он всегда в библиотеке на Котиковой. Он снял шляпу, сбросил с нее снег и отправился к Аделе. Она станет его попрекать, но что с того? У него был свой ключ от ее квартиры, но он позвонил. Дверь открыла Аделе. На лице у нее было какое-то неопределенное выражение, словно она сомневалась, пускать его или нет.

— Ты что, не узнаешь меня? — спросил Аса-Гешл.

— Узнаю, как не узнать. Вытирай ноги.

— Додик дома?

— Он на слете «Шомрим».

Аса-Гешл вытер ноги о соломенный коврик. В квартире пахло стоящим на огне мясом с картошкой и жареным луком. Он вдруг почувствовал, что проголодался, и вспомнил, как в Швейцарии ходил в один дом учить детей и их мать все время что-то кухарила на кухне. «Ах, как же низко я опустился!» — подумал он, а вслух сказал:

— Что пишет Додик?

— Полон энтузиазма. Только представь! Его ввели в комитет. Выбрали из сотни делегатов. Он прислал фотографию. Теперь у него есть цель. Ну, снимай пальто. Входи. Может, пообедаешь?

— Я только что ел.

— Жаль. Ты каждый раз ешь, прежде чем сюда прийти. А я уж решила, что ты забыл мой адрес.

На столе в гостиной стояла недоеденная тарелка супа. Аделе села за стол, Аса-Гешл опустился на диван напротив. Аделе быстро доела суп и отодвинула тарелку.

— Ну, что скажешь? — заговорила она. — Стало, наверно, любопытно, не умерли ли мы с голоду?

— Думай, как знаешь.

— Пока у Додика есть мать, голодать он не будет, — твердо сказала Аделе. — Я дала ему денег на дорогу и несколько злотых на карманные расходы. Делегаты слета — это в основном юноши из обеспеченных семей, и я не хочу, чтобы моему ребенку было неловко. У тебя неважный вид. Что с тобой?

— Не спал две ночи подряд.

— Что случилось? Жена рожает?