Семья Наполеона

Императорская чета отправилась на коронацию в карете из хрусталя и позолоты. В экипаже имелось семь широких окон, а на крыше — четыре орла, поддерживающих корону. Перед тем как торжественно ступить в Нотр-Дам, Наполеон сделал паузу, чтобы облачиться в широкую пурпурную мантию, расшитую золотыми пчелками и подбитую горностаем. Простой венок из золотых лавровых листьев венчал его чело. «Он словно сошел с античной монеты», — замечает мадам де Ремюза. Император с императрицей прошествовали внутрь, а вслед за ними внесли регалии императорской власти.

Бертье, весь в зеленом, как Главный егерь нес державу, Евгений де Богарне, также в зеленом, но с красным доломаном, как генерал-полковник пехоты нес кольцо, Бернадот, в темно-синей форме маршала империи, нес цепь, Келлерман и Периньон, также почетные маршалы, несли корону и скипетр, а Талейран, весь в алом, как Главный камергер нес футляр для мантии. Два оркестра сыграли марш, и сразу началась месса. После того как папа умастил императору голову и руки, Наполеон взял с алтаря корону и водрузил ее себе на голову. Затем он короновал императрицу. Та разразилась слезами. «Когда настала очередь Жозефины идти от алтаря к трону, у той случилась перепалка с золовками, которые несли ее шлейф с таким нежеланием, что только что коронованная императрица едва не застыла на месте, — рассказывает мадам де Ремюза. — Сияя бесчисленными драгоценностями, женщины клана Бонапартов не скрывали своей ярости, особенно Полина и даже Жюли, милая женушка Жозефа». Наполеон увидел, что происходит, и одернул сестер «несколькими резкими словами», после чего Жозефина, наконец, смогла подняться на трон. В завершение мессы прозвучал великолепный «Vivat Imperator in aeternum» (Да здравствует на века Император). Вслед за гимном последовали еще две церемонии, ознаменовавшие собой противоречивую природу нового режима. Наполеон поклялся на евангелии сохранять территориальную целостность республики, после чего герольд провозгласил: «Наиславнейший и августейший император Наполеон помазан и коронован как император французов». Следует отметить, что эта формула почти слово в слово повторяла коронационную формулу французских королей. Между 2 и 3 часами пополудни императорский кортеж начал обратный путь в Тюильри, куда прибыл уже затемно при свете бесчисленных факелов. Император находился в столь возвышенном состоянии духа, что не позволил Жозефине снять корону, настояв на том, чтобы супруга появилась в ней к ужину.

Со дня казни Людовика XVI прошло всего десять лет. Мадам де Ремюза вынуждена признать, что «возгласы в толпе нельзя было назвать истинным ликованием» и что на протяжении всей церемонии у папы был «отрешенный вид жертвы».

Следующей весной спектакль повторился в Милане. На этот раз Жозефина не участвовала в коронации, а только наблюдала с галереи как Наполеон во второй раз водрузил себе на голову корону — древнюю железную корону Ломбардии — со словами: «Мне вручил ее сам Господь, горе тому, кто посягнет на нее». Аврильон, любимая горничная Жозефины, замечает: «Церемония удалась на славу» В июне 1805 года император назначил Евгения де Богарне вице-королем Италии. Евгению было в ту пору всего двадцать три, и тем не менее ему прекрасно удавалась роль сатрапа. Более того, он поддерживал своего отчима в весьма опасном заблуждении, что из других членов клана также получатся недурные правители.

Титул вице-короля Люсьен не получил. Он отказался покинуть свою вдову Жубертон и продолжал настаивать на том, что его дети должны получить «династические права» и титул «Императорское высочество». Когда Наполеон довольно резко отказался выполнить его требования, Люсьен, надувшись, замкнулся в добровольной ссылке в своем прекрасном дворце в Риме. Император не оставлял попыток расторгнуть этот брак; ему хотелось, чтобы брат всегда был у него под рукой на роль супруга какой-нибудь весьма полезной иностранной принцессы. Люсьен тем временем беспрестанно жаловался остальным родственникам, что без его усилий империя просто не появилась бы на свет. Когда вмешался дядя Феш, он получил от Люсьена резкую отповедь: «По крайней мере имейте достаточно разума, чтобы не сравнивать меня с Жеромом, и упасите меня от неловкого положения, в которое меня ставят ваши трусливые советы… Скрывайте свои жизненные идеалы под вашим кардинальским пурпуром и ступайте дальше по стезе человеколюбия в полном молчании».