Семья (не) на один год

Ворвись в дом француз или СанСаныч с шашкой наголо — никто бы не остановил. А сам я притормозить уже не мог.

— Лера... — Не позволяя отвернуться, мазнул носом по щеке... дурея. И смял нежные губы своими губами.

Пять лет испарились за миг.

Не было одиноких ночей в холодных камерах. Не было разъедающего нутро отчаяния. Не было скупого, молчаливого прощания.

Была лишь она одна. Чистая и нежная девочка, которую я сам учил целоваться и сам сделал женщиной.

Была моя Лера. Моя! Без приставочного «бывшая».

Такая, какой помнил.

С ее запахом, ее вкусом, ее стонами. С ее телом, от которого съезжала крыша.

С ее губами, пухлыми, нежными. Упрямыми вначале и убийственно послушными потом.

Девочка, которая много лет ждала только меня. Самая чувственная и сладкая на свете.

Жена по всем писаным и неписаным законам.

Невозможно было от нее оторваться.

Проще всадить заточку под ребра, чем заставить себя отпустить ее.

Шарик земной остановить было легче.

Я совсем не разбирал, где нахожусь и что делаю. Мучил ее рот своими губами. Шарил руками по телу. Не чувствуя, как она молотит кулаками по плечам, сминал упругие ягодицы. Обхватывал узкую талию.

От желания перед глазами черная пелена стояла. Как одержимый, я вжимал в себя свою Леру. И даже звонкая пощечина не сразу вернула с небес на землю.

— Чокнутый! Псих! Ненормальный! — Леру колотило, когда она вырвалась из моих объятий.

В тусклом свете я видел, как трясутся руки и подрагивают плечи. Насмотреться не мог на то, как блестят глаза.

— У тебя ведь нет ничего с этим французом. Я прав?

Щека горела, но было плевать. Одного поцелуя хватило, чтобы понять больше, чем за две наши встречи.

— Тебя. Моя. Жизнь. Не. Касается! — с расстановкой, словно бегун после марафона, выпалила Лера.

— Он никогда не трогал тебя, как я. И не заставлял стонать!

Я оперся руками о стену, взяв в капкан свою девочку. И шизел от невозможных, потрясающих открытий.

— Лаевский, ты самовлюбленный мерзавец! Индюк! Эгоист без совести!

Будто теперь даже прикасаться ко мне не хотела, Лера плечом попыталась пробиться сквозь преграду.

— Ты никогда не была в его кровати.

Вместо того чтобы пропустить, я зубами осторожно прихватил ее за плечо.

— Нет, у тебя не сотрясение! — ошарашенно зашептала Лера. — Ты сбрендил! Чокнулся! Тебе к психиатру нужно!

— Только если ты будешь моим психиатром.

От желания снова поцеловать эту дикую кошку в голове все клеммы перегорели. Грань между насилием и желанием растаяла на глазах.

Не мог я держаться или выпустить.

Не получалось быть с Лерой благородным и правильным.

— Все еще любишь меня, да?

Сам не знаю, на что я надеялся, задавая этот вопрос. Не на ответ — точно. Скорее на взгляд, на движение, на дрожь.

— Ты самый последний человек на свете, которого я могла бы полюбить!

Лера даже не моргнула. Выплюнула слова, как проклятие. И обхватила себя руками с такой силой, будто могла вот-вот развалиться на части.

Гордая, как настоящая королева. И испуганная, как одна знакомая девчонка.

Никаких других вопросов мне больше не понадобилось.

От счастья сердце готово было из груди вырваться. Голова кругом шла. И неважно стало, какие горы мне предстоит свернуть в самое ближайшее время.

— Свадьбу можешь отменять.

Чтобы еще сильнее не испугать свою девочку, я убрал руки. Сам поправил на ней пижаму. И целомудренно поцеловал в висок.

— Французу я тебя не отдам. Так ему можешь и передать. — Я погладил свое солнце по волосам, успокаивая. — Вообще больше никому не отдам.

Прижался лбом ко лбу, загибаясь от того, как хорошо стало на душе.

Глава 20

Лера

Этой ночью я так и не уснула. Нет, не из-за Никиты. После того как потребовал отменить свадьбу, этот гад уверенной походкой направился в гостевую комнату. Оглянулся лишь у самой двери.

На мое тело больше никто не покушался. Но все равно я еще несколько минут ощущала сильные мужские руки на своих бедрах, вкус поцелуя на губах и слышала в голове хрипловатый бархатный голос.

На то, чтобы отлепить себя от стены и привести мысли в порядок, понадобилось не меньше получаса.

Сбежать подальше удалось довольно быстро: я бросилась прочь, как только ноги начали слушаться. Вот только успокоить голову... С этим возникли трудности.

Меня знобило, как во время лихорадки. Одновременно хотелось смеяться и плакать. А за картинки, которые вспыхивали в голове, стоило отхлестать себя по щекам.

Только один мужчина умел доводить меня до такого состояния. Только с Никитой меня разрывало в клочья, словно все органы чувств были откалиброваны под него.

Злости не хватало!

Желание ворваться в его спальню и высказать все, что о нем думаю, не давало уснуть.

Уставшая, вымотанная, в пять утра я готова была позвонить Филиппу и попросить забрать меня к себе в отель. А еще лучше — увезти на его остров и устроить свадьбу.

Без подготовки. Без гостей. Срочно, будто от этого зависит моя жизнь.

До семи часов я провалялась в кровати, борясь с этими безумными идеями. А когда машина Никиты отъехала от дома, чуть не разревелась.