Семья. О генеалогии, отцовстве и любви

Я подумала, что она, наверное, волнуется. Ведь я позвонила ей за несколько недель, сказала, что мне нужно поговорить с ней на важную тему, и спросила, можно ли приехать. Ей, конечно, не терпится узнать, зачем я вдруг на один день прилетела в Чикаго. Или она догадывается о причине? Как бы то ни было, ее тревога объяснима.

— Я хотела отдать тебе…

— Не переживай, Ширли.

— А вот он.

В небольшом конверте лежали три фотографии. На первой были Джейкоб и я на пляже в Кейп-Коде, когда он был еще совсем маленьким. Золотистый свет, соленый воздух, мы похожи друг на друга как никогда: у обоих растрепанные волнистые волосы и глаза такие же голубые, как морская вода. Много лет назад я послала Ширли это фото. Почему она хочет мне его вернуть? Я вдруг с ужасом подумала: а что, если она все знала и теперь возвращает мне сына, отрицая его принадлежность к семье, отрекаясь от него? Я поскорее отбросила эту мысль. И в который раз пожалела, что не воспользовалась предложением Майкла сопровождать меня в этой поездке.

На двух других фотографиях были прародители.

— Я хотела, чтобы у тебя были эти фото бабушки и дедушки, — сказала Ширли. — Там они в апогее своего влияния.

В апогее своего влияния. Кто мог так выражаться? А вот в устах тети это звучало не нелепо, а скорее как простая констатация факта. И неудивительно, что я мифологизировала жизнь своих прародителей. Они будто и вышли прямо из мифов.

Мы с Ширли сели на диван в гостиной.

— Интересно, а ты знаешь, зачем я приехала? — начала я.

Она отрицательно покачала головой.

— Мне надо рассказать тебе историю, и я боюсь, что она для тебя окажется тяжелой, — продолжала я.

Ширли, такая маленькая, сидела с очень прямой спиной, будто приготовилась героически выслушать то, что я приехала сказать. Джоан, видимо, куда-то ушла. В доме стояла мертвая тишина — было слышно, как где-то все тикали и тикали часы. Ждала ли она, что день расплаты когда-нибудь настанет?

Я начала с начала. Рассказала ей, что сделала исследование ДНК. Я искала на ее лице проблеск понимания, предполагая, что она знает, к чему я веду. Ничего подобного я не увидела. Впервые в жизни я прочувствовала значение выражения «шаг за шагом». При упоминании незнакомого двоюродного брата я заметила у нее на лбу пульсировавшую жилку, но не более того. Я стала рассказывать, как позвонила Сюзи и спросила о ее результатах теста.

— Хочешь, я буду рассказывать помедленнее? — несколько раз интересовалась я. — Все ли ты поняла из того, что я сказала?

Спрашивала я это не потому, что у нее могла быть заторможенная реакция из-за старости. Она оставалась в доброй памяти, и у нее был острый ум. Но ей было девяносто три. Когда она родилась, автомобили были относительным новшеством. Телевизоров не было. Она была уже матерью четверых детей, когда Уотсон и Крик открыли химическую структуру ДНК. Другой человек преклонных лет, которому я рассказывала свою историю, спросил: «Так ты говоришь, что произошла частично от отца и частично от кого-то еще?»

Пока я говорила, Ширли совсем перестала двигаться. Напоминала мне зверька в лесу: большие глаза, большие уши, подрагивает от напряжения. Я сказала ей, что сравнение образцов ДНК выявило, что мы с Сюзи не были родственниками по крови. Мы не были сводными сестрами.

Она сидела неподвижно. И тогда я спросила:

— Ширли, ты знала, что у родителей были трудности с зачатием?

— Нет, не знала, — сказала она.

Вот он, мой ответ. Она ничего не знала. Если у отца была тайна, то и от сестры в том числе. Я продолжала рассказывать: про Филадельфию, институт, отцовские срочные отъезды из Нью-Йорка. Пока я говорила, на меня снизошел какой-то непостижимый покой. Часть меня, отделившись, купалась в этом покое.

— Так ты хочешь сказать…

— Папа не мой биологический отец, — сказала я.

Пять слов. Пять слов и целая жизнь. Она смотрела мне прямо в глаза не отрываясь. Я боялась, что она перестанет дышать. Она не моргала. Не издавала ни звука. Я боялась, что мои слова прозвучали как «Ты не моя. Я не твоя. Мы не одного рода друг с другом». Это звучало жестоко. Мир вокруг нас распался.

Она слегка подалась вперед, протянула руку и взяла мою ладонь в свою.

— Я не отказываюсь от тебя, — сказала она.

Защищавшая меня тонкая скорлупа треснула, и я вдруг начала всем телом сотрясаться в рыданиях.

— И ты уж тоже от меня не отказывайся, — добавила она.

Каждый слог четкий, взвешенный.

— Я не собираюсь от тебя отказываться, Ширли, — рыдала я. — Я так боялась, что…

— У меня впереди лет меньше, чем позади, — сказала она. — И ты дочь моего брата.

Сумбурно проходили часы: кофе, бейглы, засоленный лосось, чай — Ширли вместе со мной уходила в дебри, гадая, как именно все могло произойти. Я затронула вопрос о галаха, который она, подобно ребе Лукстайну, посчитала совершенно не имеющим значения. Получалось, что два самых религиозных человека из тех, кого я знала, готовы были в этом деле забыть про все правила. Она внимательно слушала, когда я пересказала ей слова Лукстайна.

— Это было бы в духе твоего отца, — медленно произнесла она. — Очень даже в его репертуаре.