Семья поневоле (СИ)

Я, конечно, подозревал, что посещение приема выйдет мне боком, но не думал, что настолько. Огневиски постепенно примирил меня с наличием колдорепортеров, некоторые из которых даже пытались взять у меня интервью, количество гостей, хоть и было большим, все же оказалось конечным, так что через полтора часа пожимание рук и приветствия также остались позади. Нет, танцевать я никогда не любил. Но танцевать с красивой женщиной, прижимающейся к тебе, держать руки на ее талии, ощущая ладонями жар сногсшибательного тела, прикрытого лишь тонкой шелковой тканью, чувствуя дурманящий аромат ее духов… Ни один мужчина не отказался бы в этот вечер танцевать с Онорией Забини. И тем более изрядно подвыпивший к тому времени мужчина. Так что, когда гости, которые присутствовали только с официальными визитами, разошлись, а осталась небольшая компания друзей, мы даже неплохо повеселились. Когда удалось избавиться от последних колдорепортеров, Люциус позволил себе надраться окончательно, уже не боясь потерять лицо, вдовец-Нотт откровенно приставал в это время к хихикающей Нарциссе, а Паркинсоны в конце концов просто удалились в одну из гостевых комнат. А мы с Норой все еще танцевали до упада. Я, прикончив еще одну бутылку огневиски, неожиданно вошел во вкус этого занятия. Мы вели себя так, словно нам опять было по двадцать лет, и ее счастливый смех до сих пор стоял у меня в ушах.

Однако сегодня я вдруг услышал смешки со всех сторон, и они были далеко не такими приятными. Хихикала даже чопорная МакГонагалл, краснея, как гриффиндорский флаг. Да и остальные преподавательницы оживленно перешептывались, читая утреннюю почту, и косились на меня. Оглядев Большой Зал, я понял, что на меня пялятся многие ученики. И как раз в это время со своего места вскочил Блейз Забини и, бросив на стол скомканную газету, пулей вылетел в коридор, перед этим попытавшись прожечь во мне взглядом дыру.

Пришлось тоже раздобыть себе «Ежедневный пророк», однако читать под всеобщими взглядами и перешептываниями я не мог, поэтому удалился в свои апартаменты. И не пожалел об этом, ибо всем этим ученикам не следовало видеть выражение моего лица после прочтения статьи.

Еще хуже стало, когда я конфисковал во время первого урока у одной из рейвенкловок третьего курса «Ведьмополитен». Оказывается, еще не все колдорепортеры ушли, когда мы пустились в танцах во все тяжкие. Мне с трудом удалось сохранить лицо и не начать снимать с этих хихикающих идиотов баллы направо и налево. Саму статью я благоразумно решил не читать до конца всех занятий, и правильно сделал. Я опробовал на отвратительном издании все известные мне проклятия, действующие на бумагу, прежде чем окончательно его испепелил. К завтрашнему утру даже самый последний маг Великобритании будет знать, что у меня роман с Онорией Забини, даже если его и нет. Сам я для себя так и не определил, что у нас с ней за отношения. А уж студенты будут поголовно осведомлены о моей личной жизни уже к обеду. Теперь понятно, почему Блейз так разозлился. Надо будет поговорить с ним вечером, когда он придет заниматься зельями.

3. Блейз

Буквально кипя от злости, я выскочил из замка и пошел, не разбирая дороги. Последние полторы недели я сначала был так занят тренировками и учебой, а потом просто лежал в Больничном Крыле, что совершенно не заметил, как прошли последние теплые деньки, и листья с деревьев окончательно опали. Запретный Лес теперь зловеще чернел обнаженными ветвями, скрипящими на пронизывающем ветру. Редкие студенты, которые попадались мне навстречу, уже надели зимние мантии и шарфы. Серое, безрадостное небо было затянуто тяжелыми тучами, но намного тяжелее сейчас было у меня на душе.

Я обещал матери, что помогу ей выйти замуж за Снейпа. Она и без меня отлично справляется, кажется, их отношения развиваются более чем стремительно. Я должен быть доволен, имп побери. Разве пару месяцев назад я не думал, что был бы счастлив, будь Снейп моим отцом? Нате, получите, распишитесь. Только отчего же теперь мне так плохо? Совершенно очевидно, что я ревную. Я не хочу, чтобы он был с ней. Он должен быть… со мной? Я горько усмехнулся своим мыслям, поплотнее закутываясь в легкую мантию, которую нещадно трепал ветер, забираясь цепкими промозглыми пальцами в рукава и за воротник и опаляя кожу пронизывающим холодом.