Семья Рубанюк

— Давай, браток, устраивайся удобней, — произнес молодой, но грубоватый от простудной хрипотцы голос.

Говоривший осторожно высвободил ноги из-под отяжелевшего, обессиленного тела Арсена и прикоснулся пальцами к его плечу.

Арсен застонал.

— Здорово тебя, браток, выгвоздали, — сочувственно проговорил тот же голос.

Сильные руки ловко приподняли и покойно уложили Арсена на нары, под голову просунули что-то мягкое, пахнувшее мокрым сукном.

— Живы будем — не помрем, — с задором сказал неведомый Арсену друг и деловито добавил: — Ты спи. Принесут баланду — разбужу…

Последних слов Арсен не слышал. Стойко перенеся все испытания, которые судьба уготовила ему за последние сутки, он теперь лишился сил.

Разбудили его приглушенные голоса. В тюрьму пробивался через узенькое оконце пасмурный свет. В проходе между нарами происходила свалка. Несколько человек схватились с рослым румынским солдатом. Пятясь к двери, тот молча отбивался локтями и ногами. Наконец юркий морячок в тельняшке, с рыжеватыми волосами, взъерошенными, как у дерущегося петуха, изловчился, ударил его носком сапога в живот и отскочил в сторону, держа в руках пестрый коврик.

— Ну что? Стащил? — тяжело дыша, хрипловато кричал он. — Заходи, мы тебе еще накладем…

Солдат сердито посмотрел на него маленькими, сверлящими глазками, повернулся и пошел из подвала.

Дайте ножик и стамеску, я зарежу Антонеску,—

задирая, пропел ему вслед морячок. Он помахал ковриком и, отыскав глазами старика, которому принадлежала вещь, направился к нему.

— Зачем вы так? Спасибо… Пусть забирал бы, — смущенно бормотал старик, с благодарностью поглядывая на моряка.

Под низкими сводами со свисающими, как в бане, капельками влаги, несмотря на ранний час, стоял неспокойный гул голосов. Кто-то надрывался от кашля. В дальнем, темном углу смеялись.

…Подвешены бомбы, в кабину он сел… —

попробовал запеть моряк и умолк, видимо устыдившись своего надтреснутого голоса.

Арсен приподнялся, снял влажную тряпку, положенную кем-то ночью на его рассеченную щеку.

— Ну, отошел, браток? — спросил моряк, подойдя к нарам.

— Спасибо, товарищ… Прости, как зовут, не знаю.

— Сергеем.

— Спасибо тебе, Сережа! Ты меня в чувство приводил?

— Крепко тебя вчера обработали… Боялся, что концы отдашь.

— Выдержим! Ты-то сам… Смотри, кровь на тельняшке…

— Это фрицевская.

Моряк без малейшей брезгливости, даже с гордостью разглядывал темные, засохшие пятна на своей одежде.

— Не успел отстирать. Сцапали, проклятые, — сказал он и снова запел:

…Пред ним расстилается город Берлин,
А штурман готовит расчеты…

Ну, да я не в долгу. Пока меня заграбастали, семерых на луну отправил. Обижаюсь, правда, рановато я им попался… Мне еще за Севастополь надо сквитаться…

Сергей сел на нары, подтянул к подбородку колени. Глядя на Арсена своими светло-карими нагловатыми глазами, он в третий раз попробовал запеть:

…Майор и машина объяты огнем,
И штурман с сиденья свалился,
Но крепкое сердце работает в нем,
Он встал, за перила схватился…

Нет, ему никак не удавалось прочистить свой голос, и он так и не допел о судьбе бомбардировщика. Приглаживая торчащие рыжеватые волосы, он сказал Арсену:

— В плохом, лейтенант, местечке мы якоря бросили. А?

— Да, местечко невеселое.

Они разговорились. Оказалось, что Сергей почти ровесник Арсену, но успел повоевать уже и с белофиннами, выдержал оборону Одессы, Севастополя, дрался в Новороссийске, участвовал в двух десантах в Крым.

В подвал принесли баки с пищей, и Сергей соскочил с нар.

— Лежи, принесу, — коротко бросил он.

Минут через десять он вернулся с котелком супа на двоих, маленьким кусочком хлеба. Вытянув из-за голенища низкого, собранного гармошкой сапога алюминиевую ложку, он вытер ее, протянул Арсену:

— Давай жми, лейтенант.

— А ты?

— Я после.

Арсен взял в рот красновато-мутную жидкость и с отвращением сплюнул.

— Ешь, ешь, браток, — сказал Сергей. — Тебе кожи с постолов не доводилось есть?

— Не приходилось, — признался Арсен.

— А вот я и конину дохлую, жрал, и суп из полевой сумки как-то варил… И ничего. Глянь…

Напрягая мускулы, Сергей медленно согнул руку. Над сгибом вздулся внушительный каменно-твердый бугор.

— Видал?

Все же этот аргумент не убедил Арсена. Попробовав баланду еще раз, он решительно вернул Сергею ложку:

— Может, потом… в другой раз…

Сергей молча принялся за еду. Он опорожнил уже полкотелка, когда к ним, с трудом переставляя ноги и придерживаясь рукой за нары, подошел старик, коврик которого давеча Сергей отнял у румынского солдата.

Старик был изможден, руки его тряслись.

— Садитесь, отец, — подвигаясь на нарах, пригласил Сергей.

— Сяду, сынок, сяду…

Старик принялся развязывать дрожащими пальцами узелок. Он извлек землисто-черные лепешки, несколько луковиц и выложил все перед Сергеем и Арсеном.

— Подкрепитесь, сынки, — угощал он. — Чем богат…